сюда, о Хинан, – вдруг кивнул золотистой головой лаонец.
Девушка скользнула вперед с опытной грацией танцовщицы.
– Она добудет нам доказательства, – подтвердил Абу аль-Хайр.
– Как?
– Сколько стихов ты помнишь на память, о Хинан?
– Не более десяти тысяч, – смутившись и закрываясь рукавом, ответила она.
– Она запомнит пару разговоров, – морозно улыбнулся сумеречник. – И еще больше имен.
– Одобряю, – наконец кивнул повелитель верующих. – Арву я не приму. Пусть ее приготовят для… внутренних покоев…
И халиф тяжело вздохнул.
Да, нелегко ему приходится. Великая госпожа Буран известна своей ревностью. Собственно, на этом и строился весь план…
– Ты сказал, меня ожидают четверо. Я принял двоих, не принял одного. Четвертый?..
– Разрешения предстать перед эмиром верующих покорнейше ожидает Тарег Полдореа.
Когда ритуальная фраза отзвучала, Абу аль-Хайр зажмурился.
И правильно сделал.
– Что-оо?!.. – заорал аль-Мамун.
Якзан аль-Лауни отрешенно молчал, переводя глаза с одной резной балки на другую.
– Я был лучшего мнения о тебе, о Якзан! Как ты посмел?! Как ты посмел привести его перед мое лицо?! И это после того, что он вытворил в Медине?!
От крика на лбу аль-Мамуна выступили жилы. Да, крепко ты достал своего господина, Тарик, ох, как крепко…
Лаонец поднял и опустил уши. Затем искренне удивился:
– В письме Ибрахима аль-Махди – сплошное вранье.
Буря тут же стихла.
– Что?..
– Вранье. – Для верности еще и кивнув, лаонец опять принялся выгуливать взгляд по потолочной резьбе.
Потом, пользуясь потрясенным молчанием аль-Мамуна, добавил:
– Тарег Полдореа защищал Медину и ее жителей в воротах Куба-альхиба. Почтеннейший Абу аль-Хайр ибн Сакиб сражался с ним плечом к плечу и может подтвердить мои слова. И все его люди – тоже.
К чести аль-Мамуна нужно было сказать, что он овладел собой очень быстро:
– Мне не нужны свидетели для подтверждения твоих слов, о Якзан.
Как обидно-то, сколько народу ехало. Ну-ка встряну:
– Прости меня, о мой халиф, за непрошеный совет. Но тот, кто оболгал Тарика, преследовал свои цели.
– Выходит, все ниточки сходятся к здешнему начальнику барида… – задумчиво протянул аль-Мамун. – То-то он так из кожи лез… Но на прием не пришел, все больным сказывался…
И вдруг халиф встрепенулся:
– А ты! Якзан! Почему ты мне не сказал?!
Лаонец вынырнул из собственного личного моря:
– Ты не спрашивал меня о письме принца Ибрахима, господин.
Вот так.
Вот так вот. Ты не спрашивал.
Кто-то говорил, что Якзан аль-Лауни не в себе. Кто-то боялся его так, что не говорил о нем вообще ничего.
«Я последний из клана», – тогда, в Ятрибе улыбнулся ему лаонец из-под маски пыли и грязи. «Что-то я замешкался на этом свете», – добавил он с отсутствующим видом существа,