диадемы, составленные из неимоверного количества крохотных золотых лепестков. Хотя должен сказать, что золото этих лепестков казалось слегка выгоревшим, как бы немного уставшим за три тысячелетия быть золотом.
Одна из диадем экспонировалась с помощью поясного манекена молодой женщины, голова, плечи и грудь которой были затянуты черной тканью – диадема охватывала лоб, виски и двумя золотыми ручейками стекала на щеки и вниз – на плечи и грудь; каждому из посетителей предоставлялась возможность разглядеть под черной тканью свою Елену.
«Когда бы не Елена, что Троя вам одна, ахейские мужи?» – воспоминание этой фразы была первой, чисто рефлекторной реакцией на черный силуэт, и – второе: разглядывая хрупкий силуэт скрытой от меня женщины я подумал: вот переживание, которым, на самом деле, измеряется время.
2
Следующим был Ассирийский зал, вход в который образовывали два каменных крылатых льва и который я обычно проходил с вежливым равнодушием: типа, ну да, наидревнейший Восток, любопытно, конечно, только «не мое» все это. Но на проходе через зал мне почудилось издали что-то похожее на японское нэцкэ. И я подошел к витрине. Да, действительно похоже – статуэтка сидящего мужчины с той же, что и у нэцкэ, обобщенностью общего силуэта, силуэта статичного, но при этом наделённого неожиданно мощной энергетикой. Опущенные на ширине плеч и согнутые в локтях руки мужчины держат на коленях лист раскатанной глины. Табличка на стене: «Писец. Конец Среднего царства, ок. XVIII в. до н.э.». И это скульптурное изображение не бога, не правителя, не божественного зверя или воина, а – писца. Слева на той же полке еще одна фигурка писца, и ниже – еще. А на полке ниже глиняные – точнее глиняные когда-то, но уже давно спекшиеся в камень – таблички с клинописными текстами. Таблички сравнительно небольшие, их можно положить в карман или в сумку как книжку. И вот тут я впервые обнаружил, что стою в зале, целиком покрытом клинописью. Стены зала покрыты как гобеленами каменными барельефами с изображениями сцен охоты, войны, дворцовых церемоний, восточных божеств, и почти все изображения использовались как фон – только фон! – для текста, выбитого в камне.
А в центре зала – черная стела с закругленными углами, слегка наклоненная, похожая на вздыбившийся фаллос. Поверхность стелы сверху донизу покрыта клинописью. Под стелой табличка: «Диоритовая стела с законами Хаммурапи. Старовавилонский период. Середина XVIII в. до н. э. Сузы». То есть текст, пеной стекающий по плоти камня, – это слово закона. Слово, превращавшее стаи человекоподобных – в людей, то есть в народ, в государство.
Иными словами статус писца в Вавилоне – статус Хранителя Слова.
И что? Получается, что вот этот черный камень, мимо которого я проходил много лет, не замечая его, – это, можно сказать, – тоже я. Я, который по крови – славянин из Полесья, при этом родившийся на берегу Тихого океана за тысячи километров от Месопотамии,