нет, все нормально, вчера интенсивно провел силовую тренировку, вот и переборщил малость. А сегодня, пожалуйста, боли и потряхивание, а мне ещё вечером в хоккей играть, – улыбаясь, проговорил парень.
Собрав волю в кулак, Всеволод Дружинин подпрыгивающей походкой двинул в сторону выхода, быстро направляясь в рукав, одновременно улыбаясь и прощаясь с персоналом самолёта. Выйдя в зал прилета, после регистрации Севка Дружинин как раз подоспел к выдаче багажа, почти не отстав от команды. Немного расходившись и отдышавшись, он передвигался уже без видимых усилий. Но внутренний резерв организма трещал по швам даже от незначительных нагрузок. Шлепнувшись в кресло автобуса, он снова впал в состояние полудрёмы.
Ангелина, еле дотащив разбитое тело до общежития, тоже рухнула в постель. Не спал один Павел Бондарь. В его неконтролируемом сознании без конца всплывал образ обнаженной Ангелины в объятьях лучшего друга. Парень гнал видение, но оно накрывало его снова и снова.
На вечернюю тренировку Дружинина не допустил врач, увидев его мертвецки бледное лицо. После тщательного осмотра доктор, не подтверждая диагноза ОРВИ, выявил сильнейшее пищевое отравление. И, поместив Севку в карантинную зону, прописал полный покой и жидкую диету в виде супчиков и кашек. Организм Всеволода, съев горячий бульон, с благодарностью обрушил свой вес на кровать, пытаясь крепким сном вернуть былую силу и мощь.
Наутро душа Пашки Бондаря стонала сильней, чем накануне, она жалела себя, скулила под нос мелодию, не давая сосредоточиться ни на чём другом, и некогда бодрая жизнеутверждающая песня превратилась в протяжно-траурный марш. Слова, привязавшись, повторялись и повторялись.
– Я сво-бо-ден, словно пти-ца в не-бе-сах…
Небеса Пашки находились так низко, что давили на плечи, заставляя сутулиться.
– Я сво-бо-ден, я забыл, что значит страх…
Страх? Страх? Страх? Всё потерять – вот что страшно…
– Я сво-бо-ден с диким ветром наравне,
Я сво-бо-ден наяву, а не во сне…
Более трагичной песни в сию минуту было не сыскать. При словах «я свободен наяву» у Пашки что-то хлюпало в районе кадыка, и он, сглатывая обиду, затягивал песнь снова. Его не радовала такая свобода, да и свобода от чего? От друга, с которым – пуд соли вместе. От девушки, без которой вздох напоминал выдох одинокой волынки. И как теперь со всем этим справиться? Пашка щипнул себя за ногу, волосы вздыбились от боли, но через секунду в горле вместе со вздохом снова заиграла волынка, подпевающая Кипелову.
– Бондарь, ты чего? Зубы ломит? Откуда такая рожа? Сегодня же матч века! – крикнул заменяющий Севку Женька Говорухин. – Не переживай, я Севку на все сто заменю, отвечаю, буду стараться пуще его самого…
– Да не переживаю я за это, – выдавил из себя Пашка, скатываясь на фальцет.
– Не, у тебя правда всё нормально?
Бондарь с удовольствием бы двинул этому круглолицему улыбающемуся толстогубу, чтобы прекратить разговор, но, сдержавшись, тихо процедил:
– Посмотрим, ты