понятной причине образ «солнечной девочки», который безупречно действовал в Южной Америке, с одноклассницами не сработал. Для них я была «грязнокровкой» со смешным акцентом, обожженная почти дочерна тропическим солнцем. От меня отсаживались, обсуждая за моей спиной, каких глистов я привезла из диких стран. Я не разбиралась в театральных премьерах и выставках, модных брендах и молодежных сериалах. По моему лицу можно было прочитать все мысли.
Я была не posh.
А этого в правильном аристократическом обществе не прощают.
Мне не устраивали «темную». Не портили письменных работ. Просто хихикали над моими неловкостями. И о каждом проступке, несоблюдении неписанных законов школы тут же доносили учителям. Тьютор каждый раз жаловалась папе на трудновоспитуемого подростка. Меня б отчислили, если бы не блестящие успехи в учебе и победы на художественных конкурсах. Иногда хотелось специально провалить контрольную. Но потом я думала, что папе будет стыдно, и как обычно писала на высший балл.
Я старалась. Я очень старалась стать, как все. Работала над произношением, перепахивала Интернет в поисках всевозможных posh-сведений. Тренировалась перед зеркалом держать лицо. Но… я опоздала. Всё это нужно было делать ДО школы. Ярлык плебейки приклеился ко мне намертво.
В старших классах стало легче. Предметы сократились до профильных, а в изобразительном искусстве остальным до меня было, как до Колумбии пешком. Иностранные языки я знала на уровне носителей. Занятия стали почти индивидуальными. Девочки-одноклассницы повзрослели, и у них появились более интересные занятия, чем травля странной дочери странного профессора.
И тогда началась вторая часть Марлезонского балета[21].
Он был старшим братом моей одноклассницы. Аристократ с родословной со времен Войны Алой и Белой розы. Очаровательный, обаятельный, джентльмен и уже студент. Он сопровождал меня в галереи, приглашал на соревнования по гребле, в которых участвовал, и даже возил на настоящую лисью охоту. Я влюбилась как дурочка. Рассказывала ему о наших экспедициях, показывала свои рисунки, мечтала о его визитах, как о солнце в промозглое английское утро. И даже целовалась с ним. Гадюки-одноклассницы подходили ко мне, чтобы лицемерно сообщить, как завидуют. Сестренка его даже показательный скандал закатила, лишь бы обеспечить достоверность ухаживаний. К счастью, выдержки у самой моей лютой подруги оказалось меньше, чем следовало. И я узнала о его страничке в Твиттере, где он делился впечатлениями о романе с парией, прежде чем дело зашло слишком далеко. А оно бы зашло, судя по обсуждениям.
Потом, когда я стала той, кем стала, он писал, что я ему действительно нравилась тогда. Что со мной было интересно. Но он должен был держать лицо перед приятелями.
Да мне плевать.
Просто это стало последней каплей, которая определила мое будущее. И отношение к posh. Всё, чего они заслуживают – дарить мне подарки и умолять о внимании. Так что, Брайан Уэйд, засунь себе свои собственнические замашки туда,