ышла под лунный свет.
Уши закрой, чтоб песня не волновала слуха,
В песнях русалки бледной жизни и счастья нет.
Там только сны и морок омутов потаенных.
Горечь болотной тины – Духа Воды вино.
Может играть лишь ветер шелком волос зеленых,
Видевшим взгляд прозрачный выжить не суждено.
Каркает черный ворон на городском погосте,
Листьев сухих шуршанье – точно колдуньи речь.
Чуют русалки мигом, если приходят гости.
Надо бежать скорее, чтобы себя сберечь.
В черном пруду остывшем сонно плавают листья,
Лодку угрюмый мельник всю на дрова извел.
Тихо сидят русалки на валунах за пирсом —
Ждут, чтоб осенний ветер новых гостей привел…
Бабье лето
В моем доме сегодня не скоро затеплится свет,
Ближе к полночи кошка проснется от скрипнувшей двери.
Я иду провожать Бабье Лето: последний привет
Дням, похожим на сон под печальное пенье свирели.
В старом парке, окутанном мглою, царит тишина,
Запах прелой листвы – как вино: смаковать по глоточку.
Этот вечер сегодня я выпью до самого дна.
Под мерцание звезд буду пить – и пьянеть в одиночку.
И обнимет меня южный ветер, прошепчет: «Пора!»,
И умчится за птицами в нежные синие дали.
Я бы тоже взлетела! Но два белоснежных крыла
В этот Путь мне с собою Небесные Силы не дали.
Так что буду шуршать по тропинкам кленовой листвой,
Наблюдая, как Осень нам золотом души тревожит.
Бабье Лето, сегодня я вновь попрощалась с тобой.
Ты пиши – облаками по небу, дождями по коже…
Сны
Какая странная тоска закралась в сердце,
Целует душу мне холодными губами.
Под шепот Ангелов я ухожу, как в детстве,
По миру снов бродить озябшими ногами.
Там города, в которых мрак подвластен глазу,
И так волшебно темных улиц перепутье!
Витая в сумраке, мой оживает разум,
И тени прошлого роднее мне, чем люди.
Одну из них я полюблю с тем горьким пылом,
Который в яви вряд ли б мог родиться,
И станет безразличным то, что было,
И будет важным только то, что снится…
Атлантида
Юные боги и мудрые зоркие сфинксы
Скрылись во мраке хранящих все тайны вод.
Земли пустыни не вспомнят вскрика царицы,
Видевшей в зеркале магов такой исход.
Земли пустыни не вспомнят садов и пашен,
Клятв безмятежных влюбленных и детский смех.
Знали седые оракулы: будет страшен
Рокот священной волны, что поглотит всех.
Будет расплатой за знания, золото, страсти
Это паденье во тьму до конца времен.
В мире подлунном у смертных не может быть власти —
Только иллюзии, морок, тревожный сон.
Но не печалься, царица, о сне, что кончен.
Даже чрез тысячи весен, опять и опять
Дети эпохи иной будут в логове Ночи
След твоих ножек на храмовых плитах искать,
Грезить о тайнах и знаньях твоих чародеев,
Городе, миф о котором волнует сердца.
Дети эпохи иной, как и ты, будут верить
В то, что их морок и сны не имеют конца.
«Как-то неслышно прокрался ноябрь в наш сад…»
Как-то неслышно прокрался ноябрь в наш сад,
Черное с белым в небесной палитре смешал.
Жарче в старинном камине поленья горят,
Медленней крутится скованный холодом шар.
Мне бы прижаться к тебе и вот так, до весны,
Сжав твою руку, глядеть, как танцует огонь.
Старое зеркало вспомнит ушедшие сны
И остановится Времени пепельный конь…
«Ангелам