над этим делом?
– Шесть дней, обергруппенфюрер.
– И каковы результаты? – Шеф не дал ему времени ответить. – Никаких. Ноль. Полное отсутствие и зацепок, и подозреваемых. А теперь еще и новое убийство.
Пернинкен сложил руки на кожаном бюваре, лежащем на его письменном столе. Обергруппенфюрер представлял собой стопроцентно чистый продукт национал-социализма, без малейшей накипи или примесей. Этот офицер родился не из лона женщины, а из окопов Соммы[60]. Его околоплодными жидкостями были кровь поражения и пот побежденных.
Но то же самое можно было сказать и о Бивене.
Пернинкен всеми фибрами души одобрял все постулаты гитлеровского режима. И делал это не слепо, а потому, что каждой своей клеточкой разделял его идеи и ценности.
– В Тиргартене действовал тот же убийца, верно?
– Безусловно тот же. По предварительным данным…
– Я прочту ваш рапорт. – Пернинкен повысил голос. – Вы отдаете себе отчет в общественном положении жертв?
– Полностью, обергруппенфюрер.
– А вы отдаете себе отчет в историческом моменте, который мы сейчас переживаем?
– Я прекрасно все понимаю, обергруппенфюрер.
– Вы думаете, это подходящий момент, чтобы выказывать слабость? Чтобы позволить говорить, будто рейх не может защитить жен представителей своей элиты?
– Нет, обергруппенфюрер.
Что касается внешности, Пернинкен был величественно лыс – как королевский гриф. Розовый, блестящий, абсолютно голый череп. Под этим монументальным куполом его черты выражали жесткую властность, нечто, что гнет подковы и сворачивает в бараний рог все прочее. Как ни странно, эта розоватая кожа напоминала младенческую и прекрасно гармонировала с черным мундиром из плотной ткани, похожей на сукно солдатских одеял.
– Так чем вы тогда занимаетесь, мать вашу?
– Обергруппенфюрер, позвольте напомнить, что обстоятельства весьма непростые.
– Будь дело простым, его бы оставили Крипо.
– Необходимость скрывать факт произошедшего затрудняет расследование. Мы не можем ни напрямую опрашивать наиболее близких жертве свидетелей, ни взаимодействовать с другими полицейскими службами.
– Гестапо ни в ком не нуждается.
– Я вас понимаю, обергруппенфюрер, но и вы поймите, насколько эти ограничения тормозят ход дознания.
Пернинкен встал и, заложив руки за спину, подошел к окну. Все начальники полиции на всех широтах и во все времена разыгрывали эту сцену. Законы жанра.
– Что у вас на самом деле есть?
Бивен чуть не ляпнул «ничего», но в последний момент опомнился:
– У жертв много точек соприкосновения. Например, все они бывали в «Вильгельм-клубе», светском салоне, где…
– Я в курсе. Что еще?
Больше у Бивена ничего примечательного не было, но разговор с маленьким психиатром и историю с Мраморным человеком он предпочел оставить при себе. На всякий случай.
– Короче, –