на мне весят больше меня!» – отчего-то подумалось мне.
Минуту-другую она внимательнейшим образом разглядывала меня на расстоянии вытянутой руки.
Вид у меня был еще тот – судя по тому, как она вдруг брезгливо поморщилась, вследствие чего ее нижняя губа невероятным образом сомкнулась с дужками бровей.
«Ты Данту читал?» – Неожиданно вопросила Каинова Н.А., устрашающе похлопывая черными щетками искусственных ресниц.
Я хотел ей сказать, что читал, и даже читал не единожды – но только в ответ простонал: а-а…
«Вот и я тоже чувствую, что не читал! – почти с дьявольской улыбочкой на устах констатировала она. – А когда бы читал, – продолжила, встряхивая меня, как нашкодившего кота, – то, может, и знал бы про Ад, что тебя не дождется!»
Без преувеличения, автор «Божественной Комедии», после Софокла, входил вторым номером в круг нашего обязательного чтения.
Я бы мог генералу цитировать строки из «Ада», первой части трилогии великого флорентийца («Чистилище» и «Рай» мать моя находила занудными и необязательными), но малейшее шевеление разбитыми в кровь губами доставляло страдание.
«Гляди!» – властно воскликнула генерал, вознося меня выше под потолок; при этом сама она оставалась неподвижной, и только ручища ее непостижимым образом удлинилась, подобно многопрофильной стреле башенного крана.
И тут же, как по команде, с тяжелым грохотом разъехались по сторонам бетонные полы каземата, открыв моему потрясенному взору огнедышащий зев гигантской пропасти, буквально кишащей мириадами человеческих существ, терзаемых бесчисленными популяциями ядовитых змей, а также лютыми львами с подъятыми гривами, тощими волчицами и прочими подобиями ежей, ехидн, шакалов и гиен.
Несметные тучи малярийных комаров и навозных мух, диких ос и свирепых слепней носились туда и сюда под музыку Вагнера и безжалостно жалили, кололи и пили из несчастных кровь.
Разум мутился от стонов и ропота адовых пленников.
С окаянного дна на меня, вдруг, пахнуло зловонием и тоской.
Верно, и в самых своих невероятных фантазиях я бы не смог увидеть воочию все девять кругов Ада, когда-то так точно и образно описанных Данте Алигьери.
«Здесь кладбище для веривших когда-то, что души с плотью гибнут без возврата!» – припомнилось мне.
«А ну-ка, не жмуриться, матереубивец!» – встряхнула и страшно воскликнула генерал.
Я открыл глаза, повинуясь приказу.
Воистину, зримая реальность, представшая моему потрясенному взору, в разы превосходила возможности человеческого воображения.
Крики и мольбы тонущих в реках кипящей смолы, страждущих в объятиях скопищ мерзких червей, горящих на вечных кострах, раздираемых диким зверьем на куски, пронзаемых насквозь, как кинжалами, стальными хвостами крылатых драконов – проникали в меня до костей и карябали душу.
Страшный вопль раненным зверем вырвался из меня и кубарем прокатился по всему периметру каземата.
«Не орать, не люблю!» – грозно