у подъезда молодежную стаю, она рассеялась с подозрительной быстротой, оставив после себя на лавочке два шприца. Кляев, проходя мимо лавочки, смахнул шприцы на асфальт и мстительно раздавил их ногой. Как всякий воспитанный Советской властью сильно пьющий человек, он терпеть не мог наркоманов и презирал их всеми фибрами души. Царевича такая Кляевская ненависть всегда удивляла, и он никак не мог найти ей логического объяснения. Но, так или иначе, Василий Кляев являлся бесспорным лидером дворовой общественности в борьбе с чужеземной заразой. Всегда имевший проблемы с милицией по поводу горячительных напитков и никогда ее не любивший Кляев, тем не менее, наступал на горло собственной песне и беспощадно сдавал участковому адреса и явки наркоторговцев и наркопотребителей, которые выявлял прямо-таки с иезуитской хитростью и настойчивостью. Собственно, и в эти молодильные яблоки он вцепился только потому, что счёл их разновидностью героина и опиума. Пока Царевич разгадывал загадку русской души, бесшумный лифт вознес его к Самоедовским пенатам. На вежливый Кляевский звонок из Мишкиной квартиры ответили душераздирающим визгом, весьма удивившим гостей. – Похоже, кого-то насилуют? – предположил Царевич
– Или убивают, – не согласился Васька, доставая слесарный инструмент.
Если судить по доносившимся из-за дверей звукам, то там вершился погром. Кто-то темпераментно и безостановочно крушил мебель, издавая при этом утробные и рычащие звуки. Уже переживший стрессовую ситуацию в квартире Шишовых, Царевич на всякий случай достал из кобуры пистолет. Стрелять он не собирался, но, возможно, вид оружия отрезвляюще подействует на расходившихся гоблинов, если, конечно, это именно они насилуют Самоедова. А то, что визг, который они сначала приняли за женский, принадлежит именно художнику, Иван уже не сомневался. – Стой, стрелять буду! – крикнул Васька, распахивая дверь.
Стрелять Ваське как раз было не из чего, по той простой причине, что он забыл вытащить из кобуры пистолет и тыкал во врага простой отмычкой. А стрелять было надо, Царевич понял это сразу, как только ворвался вслед за товарищем в Самоедовскую квартиру. Сам Мишка болтался где-то в районе потолка, зажатый огромной когтистой лапой, а лапа эта принадлежала существу, которое Ивану и в кошмарном сне не могло бы присниться. Огромные чешуйчатые ноги попирали расписной паркет, торс бугрился чудовищными мускулами, но ужаснее всего была морда, более всего напоминавшая крокодилью. Если Царевич не ошибался, то высота потолков в Самоедовской квартире достигала трёх с половиной метров, и именно с такой высоты смотрели на непрошенных гостей глаза монстра, горящие яростью и обидой. Царевич с дурацким облегчением подумал, что в его квартире этот зверь не поместился бы. А ходить на полусогнутых зверюга явно не привыкла, уж слишком горделиво демонстрировала она достоинства своей облаченной лишь в чешую фигуры. Существо, если судить по первичным признакам, было явно женского пола, и Царевич даже не рискнул представить, каким должен