подумал, что ему в посылке курицу прислали, жду закуску. А Плотников достаёт и кладёт на столик пачку сигарет:
– Закусывайте!
Это, оказывается, и была, к моему глубокому разочарованию. «курятина». В общем, водка мне тогда не понравилась. Кстати, Плотников в скором времени за неуспеваемость и «употребление» был исключён из училища и отправлен дослуживать именно в Комсомольск на Амуре, как и предрекал Юрий Игнатьич. Плотников ещё запомнился тем, что в увольнении, по некоторым рассказам, брал в аптеке какие-то капли, разбавлял их в автоматной газировке и «балдел».
Был у нашего Бумаги какой-то помощник «по комсомолу», худой старший лейтенант. За глаза звали его Карандашом, и однажды собрал он наше классное отделение на беседу по «национальному вопросу». Видимо, по указивке политотдела. В ходе этого собеседования выяснилось, что в нашем, 104-ом классном отделении из тридцати двух человек – два чуваша, два казаха, два мордвина, два татарина, один башкир, один немец и один чеченец. Остальные – русские, белорусы и украинцы, которые по классификации политотдела относились к «русским», в отличие от остальных, – «нерусских». Как сказал русский бакинец Юра Артюхов – «Как в Ноевом Ковчеге – всякой твари по паре». Этот Юра, хотя и был чистокровным русским, но говорил с характерным азербайджанским акцентом, потому как родился и прожил всю жизнь в Баку.
В отличие от политотдела, мы не видели никакого «национального вопроса». Дружили казах Юра Джасыбаев и татарин Раим Сулейманов, чуваш Гена Тихонов и немец Рудольф Биркле, украинец Виталий Марценюк и русский Толик Сапелкин, терский казак Коля Нагорнов и я, наполовину чеченец, наполовину немец.
Регулярно мы ходили в суточные наряды. То дневальным по казарме, то в наряд на кухню, то на КПП дежурить, то в патруль по городу. Попасть в патруль это было почти удачей, – гуляешь себе по городу, особенно ничем не утруждаясь, спишь в казарме. А вот на кухню идти никто не хотел, больше туда попадали не по очереди, а отрабатывали полученные за разные провинности «наряды вне очереди». Там было не сладко, особенно в посудомойке. Нужно было собирать со столов и перемывать по три раза за смену горы посуды, мыть полы в обеденном зале. Спать приходили поздно, когда в казарме уже давно все дрыхли и утром уходили снова в столовую до подъёма. В общем, это было самое, что ни на есть – наказание.
Баня у нас была по четвергам. Вместо самоподготовки шли строем в городскую баню, мылись там, получали чистое бельё. Возвращались. В казарме меняли постельное бельё. На следующий день на «неудобный» вопрос преподавателя по любому предмету была железная «отмазка»:
– У нас вчера была баня, – что подразумевало, что у нас не было сампо и мы не могли подготовиться…
Приближался Новый Год. Поговаривали, что встречать его пойдём в медучилище, это было, конечно, привлекательно… Но тут прошёл слух, что на Новый Год отпустят домой тех, кто недалеко живёт. Мой родной город Грозный входил в это понятие «недалеко». Я со своими земляками Витей Лазаревым и Саней Патрикеевым стали готовиться к возможной