тоже изображал полное безразличие, им повезло немного больше.
– Корчат из себя богов, – сказал Марсель, – но все-таки торгуют! Всем жить нелегко.
Жаннин молча шла за ним. Ветер почти стих. Небо местами расчистилось. Из бездонных голубых окошек, открывавшихся в толще облаков, лился холодный, сияющий свет. Теперь они ушли с площади. Они пробирались по узким улочкам, вдоль глинобитных стен, с которых свисали подгнившие декабрьские розы, а порой среди них попадались сухие червивые гранаты. В квартале пахло пылью и кофе, дымом от сгоревшей коры, камнями, овцами. Лавки, примостившиеся в толще стен, стояли далеко друг от друга; Жаннин чувствовала, как ноги наливаются усталостью. Но муж понемногу успокаивался, ему удавалось что-то продать (поездка не будет бесполезной), и он становился более покладистым; он называл Жаннин «малышкой».
– Конечно, – говорила Жаннин, – лучше договариваться с ними напрямую.
Они вернулись в центр города по другой улице. Вечерело, небо уже почти расчистилось. Они остановились на площади. Марсель потирал руки, он с нежностью смотрел на стоявший перед ними чемодан.
– Посмотри, – сказала Жаннин.
С другой стороны площади подходил высокий араб, худой, сильный, в светло-голубом бурнусе, в легких желтых сапогах, в перчатках; он шел, высоко подняв загорелое лицо с орлиным носом. Отличить его от французских офицеров отдела по делам коренного населения, которыми порой так любовалась Жаннин, можно было только по шарфу, завязанному в виде тюрбана. Он спокойно шел в их сторону, но, казалось, смотрел поверх их голов, медленно стягивая перчатку с руки.
– Ну что же, – сказал Марсель, пожимая плечами, – а этот считает себя генералом.
Да, здесь все они выглядели гордецами, но этот и в самом деле перебарщивал. Вокруг них на площади никого не было, а он шел прямо к чемодану, не видя его, не видя их самих. Когда расстояние между ними совсем сократилось и араб надвинулся на них, Марсель резким движением схватился за ручку и потянул чемодан назад. Человек прошел, словно ничего не заметив, и тем же шагом двинулся к крепостной стене. Жаннин посмотрела на мужа, тот выглядел растерянным.
– Теперь они думают, что им все можно, – сказал он.
Жаннин ничего не ответила. Тупая наглость этого араба была ей отвратительна, и она вдруг почувствовала себя несчастной. Ей хотелось уехать, она подумала о своей квартирке. От мысли, что придется возвращаться в гостиницу, в эту ледяную комнату, ей делалось не по себе. Она вдруг подумала, что хозяин посоветовал ей подняться на галерею форта, откуда можно было увидеть пустыню. Она сказала Марселю об этом и о том, что чемодан можно было бы оставить в гостинице. Но он устал, он хотел немного поспать перед ужином.
– Прошу тебя, – сказала Жаннин.
Он посмотрел на нее, внезапно он стал внимательным.
– Конечно, дорогая, – сказал он.
Она ждала его перед гостиницей, на улице. Людей, одетых