к толике прохладного воздуха и серого дневного света, но толпа, застенчивость и собственные заботы выпихнули его в заднюю часть Зала аудиенций. В это же самое время церемониймейстер скользил по комнате, подавая сигналы: прекратить песню, поскольку вот-вот начнется речь, а после нее из другого угла должна была зазвучать новая песня.
Эззедин, проведший уже несколько месяцев в Лондоне, почти привык к этому холодному, темному королевскому двору детских размеров, пародии на богатство и пышность, ожидающие его дома. А вот музыку в некотором смысле полюбил. Он слушал, рассеянно размышляя, и в конце концов решил, что попросит ноты – заберет их с собой в Константинополь, если они написаны по той же системе, которой пользуются турецкие музыканты. Если в Константинополе доктора посадят за содеянное, за вежливую (и дипломатичную, как он будет настаивать) терпимость к вероотступничеству иноземцев, если его выставят богохульником лишь потому, что Джафер бин Ибрагим возжелал жену Махмуда Эззедина, он, по крайней мере, вернется домой с чем-то ценным. Но нет, нет! Его не посадят в тюрьму, потому что бин Ибрагиму не поверят. Эззедин – слишком ценный слуга султанской семьи, бесспорно преданный и благочестивый человек. А может, его не посадят, потому что Джафер бин Ибрагим не удовлетворится временной мерой и настоит на казни, чтобы забрать собственность Махмуда Эззедина насовсем. Но посол защитит доктора. Он все объяснит султану. Ведь все упирается в лояльность, а в этом смысле Эззедин безупречен.
Посол улыбался, наблюдая за происходящим. Королева попросила пересказать историю ее обращения к своим войскам. Граф Эссекс поклонился и начал пафосную речь:
– Не мягкая женщина, но строгий монарх обратился к суровым мужчинам в Тилбери 19, воинственным гласом призывая из горних…
И тут какой-то из менее знатных дворян протиснулся в первые ряды лордов и леди, которые переминались с ноги на ногу, скрывая усталость. Казалось, он нарочно привлекал к себе внимание, расталкивая всех, кто попался на пути, включая фаворита королевы посреди тирады.
– Негодяй, ты обезумел? – крикнул кто-то.
Рассмеялся паж. Какая-то графиня ударила спотыкающегося дворянина по пальцам, когда он потянулся к ней, а потом несчастный рухнул на пол, содрогаясь всем телом. На его губах выступила пена, и он заговорил на неизвестных языках. Какой-то великан позади толпы шагнул было навстречу суматохе, но его остановило легчайшее прикосновение женской руки.
Эссекс решил проигнорировать помеху и продолжил выступать – его чутье на политические жесты в нужный момент всегда оставляло желать лучшего. Вскоре его заглушили крики.
– Он одержим демоном! – громким шепотом заявила одна из фрейлин королевы, а другая мгновением позже выкрикнула те же самые слова, но как плохая актриса, неубедительно и без малейшего следа тревоги.
Эззедин наблюдал: лежащий на полу лорд был во власти конвульсий, его глаза закатились, подбородок увлажнился; королева следила за происходящим не шевелясь, хотя слегка наклонилась вперед