в однокомнатной квартире. Тут совсем запил. С завода ушёл. Грузчиком подрабатывал. Вкус водки уже перестал чувствовать, вливал в себя всякую бормотуху. Так и не образумился. Однажды от пьянки чуть не сдох. Еле откачали. Лечился. Бесполезно: ещё хуже стало. Правда, я уже и смерть свою искать начал…
При слове «смерть» меня передёрнуло. На краткий миг в воспоминаниях ярко вспыхнула полупрозрачная Рената и её тело. Мурашки прошли по спине. Я ушёл в себя, вроде уже не слушал Степаныча. А он продолжал глухим басом облегчать свою душу.
– Лет под сорок мне было тогда. Я до сих пор не понял как: то ли случайно оказался в хулиганской потасовке, то ли намеренно принимал участие в драке, – но угодил в тюрьму. Не вникая, со всеми предъявами согласился и молча подписал бумаги, которые мне подсунули. Смерть свою я так и не нашёл. Таким образом болтаюсь больше десяти лет после первой ходки. Всё по тюрьмам да по ссылкам, – тут он хмыкнул. – Зато бухаю только между ходками. Погуляю на воле несколько месяцев, сотворю небольшую пакость – и опять сюда. Я привык так жить, в системе так сказать, – опять хмыкнул. – Может, здесь и подохну, если Бог даст… – Степаныч умолк и взглянул на меня: – Молодой, ты не слушаешь?
Я стряхнул с себя наваждение, посмотрел в упор на Степаныча.
– Почему? Слушаю, – ответил я уверенно. И хотя моё внимание было отключено от откровений Степаныча, почти всё, что он говорил, дошло до моих ушей, и я добавил: – Выходит, тебя тюрьма от смерти в пьяном угаре спасла.
– Так вот и получается.
Старый рецидивист умолк. Я тем временем пытался восстановить приятные ощущения, полученные от полупрозрачной девушки. В сизом от сигарет дыму хотел восстановить её образ. Но, увы, в тюрьме она ко мне ни разу не явилась. Расстроенный, я обвёл взглядом всю камеру, словно отыскивал Полупрозрачную. Но мои глаза вновь невольно остановились на Степаныче. Он раскраснелся, продолжая беспрерывно курить. Руки его слегка дрожали.
Неожиданно для нас обоих я спросил:
– А как же воля?
Он меня удивил своим ответом.
– Кабы была у меня сила воли, я бы не пил так, что дошёл до ручки, и был бы на воле… А здесь я себя и так свободным человеком чувствую. – Сделав паузу, продолжил: – Там, на воле, моя свобода никому не нужна, без толку она там, лишний я там. Погибну. Вонючим бомжем не хочу становиться. Такое дело – совсем не человек и даже не животное… – тут он причмокнул губами.
Я чуть заметно усмехнулся, подумав про себя: «Философски размышляет Степаныч». Наверное, у каждого своя правда. А вот в мою правду навряд ли кто поверит, разве что Ангелина.
Прошла пара месяцев. Расследование по моему делу почему-то затягивалось… После тюремного обеда дверь камеры с грохотом открылась.
Дежурный конвоир монотонно произнёс:
– Глебов, на выход.
Я поднялся со скамейки. С секунду постоял спокойно. Затем сжал губы, ни слова не говоря, застегнул молнию на мастерке. Возможно, свиданка. Кивнув головой сокамерникам, направился к выходу.
– Лицом