пришла, исповедалась передо мной.
– И все-таки я тебе не верю, – произнес я со всей убежденностью, которую смог изобразить. – У тебя нет никаких доказательств того, что дело обстояло именно так.
Алла пожала было плечами (мол, ей все равно, что я не верю), но вдруг сообразила.
– По крайней мере, одно доказательство у меня есть, – с нехорошей улыбкой сказала она, полезла в свою сумочку и тут же вытащила оттуда старую потрепанную тетрадь: – Мой дневник, помнишь? Никогда в него не заглядывал? А напрасно…
– Хочешь сказать, ты фиксировала все те мерзости, которые вытворяла? – хмуро поинтересовался я.
Алла показала на меня пальцем:
– Прежде всего те мерзости, которые вытворял ты. Но о том, что в подобного рода записях, ты и так знаешь… А вот послушай-ка, к примеру, вот эту… – Она перелистнула несколько страниц и, найдя нужное место, стала выразительно читать: – «Одиннадцатое апреля. Мы с Нестором поставили окончательную точку в разработке нашего плана. И хотя в соответствии с этим планом моему любимому придется умереть, я согласна с ним, что это будет не только красивая, но и необходимая смерть. Только так мы сможем расплатиться с общим предметом нашей ненависти. Мы обсуждали этот план во всех подробностях в течение пары часов. А потом занялись любовью. Еще никогда я не отдавалась Нестору с такой страстью. Несмотря на все то, что моему любимому пришлось пережить, в постели ему нет равных. Никакого сравнения с бесталанным и бесчувственным даже в этом отношении подонком Уткиным…»
Тут я сделал рывок вперед – такой сильный, что чуть не перелетел через стол. Однако не перелетел – и успешно схватил зубами то, на что нацеливался: ненавистную тетрадь с отвратительными каракулями паскуды, к которой я годами относился как к королеве.
Алла взвизгнула, вскочила, отпрянула – я же спокойно вернулся в исходное положение, выплюнул тетрадь под стол и крепко прижал ее ногой.
В комнату влетел охранник.
– Что такое? Что произошло? Что он сделал? – нервно заговорил он, переводя непонимающий взор с раскрасневшейся Аллы, отбежавшей в дальний угол, на меня, невозмутимо сидевшего на своем месте.
– Позовите, пожалуйста, следователя, – ровным голосом обратился я к охраннику. – Я должен сообщить ему кое-что важное по моему делу. Это срочно! И очень важно! Пожалуйста, позовите.
Охранник недовольно поморщился, но потом посмотрел на Аллу – и его лицо приняло то привычное выражение безграничного почтения, с каким простой люд взирает на киноартистов.
– Прошу вас, товарищ Лавандова! – галантно распахнул он перед ней дверь.
Алла быстрым шагом прошла мимо, не удостоив меня взглядом.
Я думал, она захочет вернуть свой дневник, но об этом она и не заикнулась. Она как будто даже сейчас не сомневается в своей победе. Словно на сто процентов уверена, что охранник следователя не позовет, а если и позовет, то тот не придет.
Однако уже через несколько минут следователь заявился в комнату для свиданий.
– Что у вас опять, Носов? – недовольно молвил он.
– Гражданин