и я как будто начинаю оживать, совсем ненадолго. Или мне кажется. Моё сердце холодное, жёсткое. Я боюсь, что её поцелуи остынут, потухнут в моей пустоте.
Я обнимаю её крепко, и мы стоим долго и молча. Я силюсь больше никогда её не отпускать. Но мои руки такие бесчувственные и почти мёртвые.
– Ты жив!.. – шепчет тихо она. – Я знала, что ты вернёшься ко мне, мой любимый!
– Я вернулся, – говорю я.
– Ты нашёл? – спрашивает она, с надеждой вглядываясь в моё лицо.
А моё лицо просто каменное.
– Я искал и ничего не нашёл, – выдыхаю я. – Теперь буду всегда здесь… Всегда буду рядом с тобой.
Чувства сожаления начинают медленно отступать с этой фразой. Я сделал самое сложное. Произнёс непроизносимое.
Лорелея отстраняется от меня и впервые смотрит испуганно и внимательно.
– Ничего? – переспрашивает она.
– Ничего, – упёрто повторяю я свою спасительную ложь.
Мотаю головой и убеждаю её в том, во что теперь сам верю. Лес – пустой, за ним – бесконечные зима и серость.
Лорелея замирает и опускает заблестевшие глаза.
Мы садимся с ней под дубом, как в любые хорошие для нас времена, и провожаем закат, следим за медленным алым солнцем. Я начинаю понимать, что оно мне почти так же мило, как раньше. Рядом с Лорелеей, можно пережить всё. Можно смириться с чем угодно. Она жалеет меня, прижав к своей груди, хотя ей самой горечно, но она знает, что мне – хуже. И оттого, что она рядом, я ощущаю нужное в этот момент успокоение.
Как же я должен был сказать ей, что мы никогда не пойдём туда, куда она мечтала? Как объяснить ей, что эти люди, которые рядом с нами, они не желают счастья, ни для нас, ни для себя? И что мы никогда не заставим их его желать?
Никак. Никак. Я не смогу произнести при ней всех этих страшных мыслей и слов, поэтому я молчу. Навсегда молчу о них и хороню их в себе. И Лорелея, чуткая, послушно перестаёт настаивать. Убаюкивает меня и обласкивает нежностью. И я бесконечно люблю её и благодарен за то, что она такая.
Когда солнце заходит полностью за лес, и становится темно – так, как темно глухой ночью – мы собираемся идти к домам, уже пропустившие, как и всегда, ужин. Я держу её крепко за руку, и она тихо идёт рядом. Её движения мягкие и бесшумные. Я очень скучал по ней, пока меня не было рядом.
Когда почти подходим к её дому, она останавливает меня и заходит вперёд, поворачиваясь ко мне лицом. Держит меня за обе руки. Её лицо какое-то серьёзное и даже решительное. Я едва ли узнаю свою любимую в этой вдруг изменившейся девушке.
– Если там ничего нет, любимый, – говорит она, – тогда пойдём с тобой за лес и постоим там всё, что хотели. Сами.
Я чувствую, что ладони её в моих руках шершавые и жёсткие. На миг теряю дар речи и не могу сообразить сон это или всё происходит наяву.
– Пойдём, вдвоём, Эверетт. Построим дом, нарожаем детей. Будем там жить так, как считаем верным.
Я думаю с секунду и затем говорю.
– Ты сейчас взаправду так говоришь? – спрашиваю