отбивания чека. И Михаил натянуто улыбается, пятится, лишь бы не поворачиваться спиной к «роботу».
Хруст. В кедах стопа чувствует каждый шов на плитке, а пряжка женской туфли и вовсе впивается в пятку.
– Извините, – Михаил разворачивается резко, и девушка отскакивает в сторону.
– Осторожней, ковбой.
Пряжка в виде цветка потеряла треть лепестков. Кровь приливает к лицу, Михаил тянется за бумажником, бубнит, я вам возмещу, вот только наличных в кошельке всего пара сотен.
– Не надо, я сама виновата, подошла слишком близко.
Она улыбается, и ее лицо отпечатывается в памяти Михаила, он уверен, навечно. В девушке, как в Джа, всего слишком: слишком светлые волосы, слишком большие глаза, слишком яркие губы. На шее, в глубоком декольте ажурной блузы висит крупный ловец снов.
Выскочив из магазина под противный неуемный дождик, Михаил ненавидит себя за привычку машинально отмечать в людях, какую безделушку он сможет прихватить для пророка.
Телевизор орет, как оголтелый. Джа валяется на своем под лестницей и увлеченно пялится в ноутбук, елозит пальцем по тачпаду.
– Я завел себе Твиттер! – радостно орет он, соскакивая с дивана навстречу Михаилу. Выхватывает свертки из рук.
Михаил стягивает кеды, не расшнуровывая, и шлепает в носках по холодному полу. Кажется, что сырость непогоды пропитала его самого и вот-вот плесенью расползется по всему дому.
– Нахрена?
– Онлайн-пророчества!
Свертки грохаются на стол, хлебные батоны воинственно торчат из каждого пакета, будто поднятые копья. Эпическая битва: ржаной против пшеничного. Джа застывает на них взглядом, Михаилу приходится ждать долгие мгновения, прежде чем воображение пророка наиграется, и он продолжит:
– Прикинь, если сразу после прихода я буду твиттить увиденное. Вы можете спасти этого человека, торопитесь, только в нашем городе и только в твиттере @ixtersk850 вся правда о смерти. Бу–га–га! – Он демонически хохочет и, огибая стол, шагает к Михаилу. – Я знаю. Точно. Наперед. Что завтра кто-нибудь. Умрет! Я знаю – где. Я знаю – как. Я не гадалка. Я – маньяк! – схватив один из батонов, Джа тычет им в грудь Михаила, точно в сердце.
– Придурок ты! – Михаил выхватывает батон, вгрызается, отрывая зубами почти треть. Иногда лучше жевать, чем говорить.
– Да ладно тебе, я ж пошутил.
Раскладывая продукты по полкам, Джа треплется о фолловерах и тредах, перечисляет знаменитостей, замеченных на микроблогах и умолкает, тупо уставившись на овощной лоток. Михаил успевает подхватить пророка, бережно уложив на пол.
Наблюдать за приступом – зрелище страшное. Джа цепенеет, сжимается, зрачки играют в сдуревший зум, будто пророк не может вынырнуть из морока. Или не хочет. Иногда по телу пробегают мелкие судороги. Михаил удерживает голову Джа, не позволяя ей запрокинуться, переворачивает пророка на бок, как при эпилептическом припадке. Пока Джа высматривает подробности бойни, Михаил обходит дом