освободить призрак было… избавиться от всего, что осталось живым.
Он был готов сделать все необходимое. То, чего не смог сделать сын рыбака.
После погребения он переоделся в рабочую одежду и стал готовиться к вечерней службе. Он не пропустил ни одной. Даже в первые месяцы, когда он целыми днями спал, повернувшись спиной к пустому гамаку Найи, Зав все равно вставал после захода солнца и, пошатываясь и щурясь, шел на кухню, где взваливал на спину куски козлятины и тушки хутий[1] и, жуя хлебные корочки и овощные обрезки, брал тесаки, чтобы разрубить кости.
В кухню вошла его су-шеф Му в погребальном белом платье и спросила, что это он тут делает.
Завьер замер над шкварчавшими сковородками, равнодушно поглядев на свои руки: они дрожали мелкой дрожью.
– Найю это бы не удивило, – заметил он.
– Не удивило бы, радетель. – Му и глазом не моргнула. – Но я говорю не про удивление. Я говорю про приличия.
Му была молчунья, но она любила его жену.
Завьер цыкнул зубом и снова повернулся к плите. Му передразнила его, цыкнув в свой черед, и оборотилась к выходу. Он уволил одиннадцать поваров, пока не нашел ее, обладавшую тонким нюхом на разнообразные ароматы и копной прыгающих спиралевидных куделек, – его поразила эта девчачья прическа! А как она снимала жировую накипь со стенок кастрюли – точно дирижировала церковным хором! В тот вечер Му уже не вернулась, и Завьер остался наедине с посудомойкой и одной из официанток, которую уговорил помочь ему вымыть грибы и вынуть из форм пироги, и обе ходили за ним хвостиком, вытирая тарелки и то и дело натыкаясь на разные предметы. Официантка пару раз обожглась и принялась громко жаловаться. Ей не приходило в голову, что у поваров вся спина в синяках и кожа вечно содрана? У него самого руки были испещрены порезами от разделочных ножей и ожогами от кипящего соуса; царапинами от свиной щетины и рыбьей чешуи и шрамами от усталости и раскаленных сковородок, но он только орал:
– Разве я не просил посыпать сковородные рукоятки мукой, чтобы сразу было видно, какие они горячие? Идио-о-отка!
Воспоминания о молчаливой укоризне Му все еще его нервировали. Он надеялся, что помощница будет знать свое место. У него за плечами было без малого двадцать лет стряпни для взрослых жителей Попишо. Он восхищал мужчин и женщин архипелага своей едой. Он всю жизнь посвятил этому – сначала годы обучения, затем годы труда. А еще надо было найти подходящую замену себе, ученика-аколита, и обучить его всем премудростям поварского искусства, чтобы тот мог начать дело заново. Неудачи быть не могло. Лишь один радетель до него не справился с этой миссией, да и то потому, что умер.
Смерть Найи напомнила ему, что верить в обещания нельзя.
Недели тянулись за неделями, и он проникся мыслью, что когда Найя вернется, его не окажется дома. Она зайдет в их уютную спальню, а он как раз уйдет на рынок. Или в храм вместе с Чсе – а Найя будет ждать его в саду. Прочь, прочь от разлагающегося трупа, рыщущего в поисках мужа! А вдруг она явится и застигнет его