эти самые нехорошие тут поблизу, – пояснил Старосила. – И вот, одним словом…
– Какие нехорошие дома? Терпимости, что ли?
– Так точно!.. И вот, стало быть, по одной улице дома – к этим девкам матросня ходит, а на другой улице рядом – там для артиллерии девки…
– Хорошо, а вы были при чем? Для ополченцев, что ли, дома там отводились?
– Никак нет. Ополченцам пока нет такого положения.
Ратники прыснули.
– Не понимаю, что вы могли там делать! – сказал Ливенцев, испытующе глядя в бороду Старосилы.
– Мы, ваше благородие, вроде бы патрулями ходили, чтобы скандалу где не было, а также вредной драки. Через то это могло быть, что матросня, она, конечно… ей, одним словом, получше девки пришлись, а что касается артиллерии – той похуже.
– Ну?
– Ну, а всякому, ваше благородие, хотится, чтобы получше, вот черезо что артиллерия к матросне на улицу лезет, и начинается тут у них свалка на улице: артиллерия лезет, а матросня не дозволяет.
– А вы что должны были делать?
– А мы, вроде бы, должны их разводить, ваше благородие.
– Вот так раз-во-дя-щие!
Ратники хохотали кругом.
– Известно, на военной службе всего насмотришься, – кротко закончил Старосила.
– Хорошо, – сказал Ливенцев. – Вот вернемся в дружину, я подам командиру рапорт, что это за наряд такой и нельзя ли этот наряд на будущее время похерить… А теперь пока ложись, хлопцы, спать!
Но долго не спали ратники, а заливисто хохотали по углам; действительно, наряд был не совсем обыкновенный. И кто-то просил ротного сказочника Дудку рассказать сказку.
Дудка был очень толстогубый, молодой еще малый, угрюмого вида, так что предположить в нем сказочника никак не мог Ливенцев, и он начал, проворно шлепая губами, длинную, что было важно, сказку о трех Иванах: коровьем, кобыльем и овечьем, и каком-то Лиходее, который держит под замком на высоченном дубу красавицу. Эту красавицу и хотят освободить Иваны и взять себе в жены.
Сначала едет к Лиходею Иван Овечий, а Лиходей говорит:
– Ты приихав до мене биться, чи мириться?
Иван Овечий тому Лиходею ответ:
– Я приихав до тебе совсим не мириться, – хай ты сгоришь, а приихав я до тебе биться!
– Да как-ак вшкварит ему! – замахивается кулаком Дудка, а слушатели хохочут от удовольствия.
Лиходей оказался сильнее все-таки Ивана Овечьего и его одолел. Но пока они бились, вертелась тут же поблизости сорока. «Они бьются себе, они бьются, а сорока стрекочет-регочет…» И когда убил Лиходей Ивана Овечьего, сорока полетела за мертвой и живой водой. А Иван Коровий, не дождавшись Ивана Овечьего, поехал к Лиходею и натыкается на убитого, который «лежит себе ни мур-мур…».
Покуривая толстую кручонку и то и дело сплевывая на пол и затирая сапогом, Дудка рассказывал однообразно, но складно, как Лиходей убил и Ивана Коровьего и потом Ивана Кобыльего, но сорока оживила тем временем Ивана Овечьего, и только что управился Лиходей с