ректор благосклонно относится к Хащенко. Иначе бы тот не оказался в университете вообще или вылетел бы чайкой после первой же выходки. Былой политический вес Хащенко здесь ни при чем. То, что было, да сплыло, серьезными людьми в расчет не берется. Есть что-то другое, непременно есть. Давнее знакомство Хащенко с проректором Гужвой можно не брать в расчет. Ректор прекрасно знает, что Гужва потихоньку подкапывается под него, и не станет ни в чем потакать приятелю Гужвы. Избавиться он от Гужвы не может, там свои резоны, уходящие в горние сферы, но укреплять его позиции не станет. Есть другая причина, другой мотив.
Галина допускала, что в глазах ректора Хащенко мог быть «противовесом». Разделять и властвовать – это вполне в духе ректора, намеренно державшего на виду, на своем рабочем столе макиавеллиевского «Государя», да еще и с закладками, показывающими, что книга читается и перечитывается. Да, характер у нее не подарок, она умеет отстоять свое мнение, не выходя при этом за рамки, но тем не менее – умеет. Наличие «противовеса» вполне оправданно. С точки зрения ректора, разумеется. Но что-то в последнее время этот «противовес» слишком уж потяжелел, того и гляди перетянет. Или это только кажется? А вдруг ректор собирается столкнуть их с Хащенко лбами, чтобы на высоте внутрикафедральной войны поставить на заведование кого-то третьего? Такой вариант тоже нельзя было исключать. Никакой вариант нельзя было исключать, потому что любое коварство, пришедшее тебе на ум, с таким же успехом может прийти на ум и другому.
Разговор с ректором получился сухим и быстрым. То ли ректор куда-то торопился, то ли просто был не в духе. Выслушал, кивнул и выразительно посмотрел на дверь. Не разговор, а камерный монолог для одного зрителя. Бывают театры одного актера, а университет – театр одного зрителя. Зовут его Евгений Брониславович Ховрах, и он здесь самый главный. Царь и бог.
2
Проклятому Куму мало стало дней, он повадился изводить Петра ночами. Снился в разных видах – то ребенком, то взрослым. Раз даже в милицейской форме явился, хотя никогда в жизни ее не носил. Но каким бы ни представал Кум во сне, занимался он всегда одним и тем же – отбирал что-нибудь у Петра. Что у Петра во сне было, то и отбирал – мороженое, велосипед, кошелек, машину… Один раз даже Оксану отобрал. Взял за руку и увел, а она послушно шла за ним и даже не обернулась. То был единственный раз, когда Петр, увидев во сне Кума, не злился. Проснувшись, покосился на размеренно сопящую рядом жену и подумал: «Наяву бы так». Но сразу вспомнил все обстоятельства, препятствующие разводу, и разозлился на всех разом – на Кума, будь он трижды неладен и семижды проклят, на жену и на себя, дурака-перестраховщика.
Ночами хотелось отдыхать, а не просыпаться в холодном поту от яростного зубовного скрежета. Спал Петр мало, пять-шесть часов, смолоду так привык, жаль было тратить на сон драгоценное время, но эти пять-шесть часов вынь да положь, то есть ляг да поспи. Глубоким, крепким сном. Иначе на следующий день все пойдет наперекосяк – давление,