напряжения душевных сил, поскольку при стрессах он на самом деле скрипел зубами). Тягостно было терпеть рядом с собой вечно недовольную всем женщину. Особенно тягостно, если вспомнить, какой Оксана была раньше – веселой, ласковой, жадной на любовь. Была… Жена менялась как-то незаметно, неуловимо, Петр долгое время ничего не замечал (некогда было, дел всегда по горло), а когда заметил, было уже поздно. Попытки вызвать жену на откровенный разговор долгое время оказывались безуспешными. Оксана уходила от разговора, ссылаясь то на усталость, то на головную боль, то на что-то еще… Причину всегда найти можно, было бы желание. Но Петр все подступался и подступался, все вызывал да вызывал и, наконец, услышал, что они стали чужими друг другу, и это плохо. Но у них есть ребенок, и это хорошо, потому что ради ребенка можно многим пожертвовать. Ну и так далее… Итог был такой – время покажет, что нам делать, а пока оставь меня в покое. Петр, привыкший во всех бедах винить конкурентов, заподозрил, что у жены появился любовник. Нанял частного детектива, который оказался полным кретином. Явился средь бела дня в больницу к Оксане и начал наводить о ней справки у сотрудников. Ладно бы действовал как-то тонко, деликатно, а то спрашивал в лоб и у всех подряд без разбору. Скандал (Бородино и извержение Везувия в одном флаконе) Петр получил раньше, чем отчет от горе-сыщика. Тогда-то и прозвучала угроза оставить его в случае развода «с голым задом». Всего один раз прозвучала, но этого было достаточно. Семь лет прошло, а Петр помнит и всегда будет помнить. Почему не развелись до сих пор? Из-за сына. Сначала не хотели травмировать подростка (известно же, насколько они ранимы, эти слегка повзрослевшие дети), а потом, когда Остап превратился в Остолопа, понимали, что кое-как сладить с ним можно только совместными усилиями. Петру не хватало времени для контроля, этим занималась Оксана, зато он мог при случае проявить мужскую строгость – сказать свое веское «нет», стукнуть кулаком по столу (а иногда и не по столу). Не очень, но все же помогало. Во всяком случае, отца Остап побаивался. Жил бы с матерью, давно бы все ее побрякушки спустил и все мало-мальски ценное из дому бы вынес. Нет, мужская рука это мужская рука. Что бы там ни говорили психологи, а ребенку (и молодому парню тоже) нужна строгость. Без нее никуда. К психологам у Петра был особый счет. Эти шарлатаны (а как их иначе назвать, если от них нет никакого толку?) вытянули из него едва ли не столько же денег, сколько пустил по ветру Остап. И что? Разве сын хоть на время образумился и перестал играть в карты и в рулетку? Фигушки вам! Только обнаглел пуще прежнего. Раньше хоть краснел, когда его ругали, и глаза прятал, а теперь смотрит гоголем и твердит, что лудомания[12] – это не порок, а болезнь. Больных нельзя ругать, их лечить надо.
Настал день, и у Петра, при всей его настойчивости, при всем упрямстве, опустились руки. Он признал свое поражение, и теперь если и отчитывал сына, то больше по привычке. Хорошего не ждал, понял, что не дождется. Появилась мысль, что сорок семь – это еще не