сословные противоречия?!
Никакого принуждения к оседлости не было. Если, как пишут4 абхазские историки Олег Бгажба и Станислав Лакоба, отношения крестьянина с общиной разладились (кровная месть, например, – средневековье так средневековье!), он мог без помех перейти в другую общину и даже сохранить за собой прежний земельный надел. Надел оставался его собственностью – а вот пастбища и леса были общими для всех. Видимо, поэтому среди абхазов, чем они гордятся до сих пор, не было ни одного нищего.
Само хозяйство носило натурально-потребительский характер. Абхазы занимались обработкой металлов, кожи, дерева, гончарным и шорным делом, ткачеством, приготовлением пороха. Причем всё это не продавалось, а обменивалось! И вообще, по свидетельству тех же историков, «абхазы испытывали неприязнь к любым проявлениям товарно-денежных отношений». Торговать они не хотели решительно. Персонаж Искандера Миха, который «разбогател на свиньях», вызывал непонимание и недовольство односельчан не столько с позиций мусульманства («Я сам не ем! Я только нечестивцам продаю!» – всё время повторяет Миха), сколько с позиций общины и народной этики. «Выламываться» из «народа», тем более заниматься торгашеством, – «неправильно». А ведь речь идет уже о годах гражданской войны! В конце позапрошлого века понятия «общинность», «землячество» были нерушимы. Реформы начала двадцатого века (административная, земельная) шли в Абхазии с большим трудом и, по сути, завершены не были.
Поэтому торговлей в Сухуме, Гудауте, Очамчире и других окрестных городах занимались пришлые турки, греки, армяне, мегрелы, персы. Именно их мы видим среди героев «Сандро из Чегема» в ролях лавочников и торговцев, например в главе «Игроки», где табачник грек Коля Зархиди проигрывает в нарды всё свое состояние эндурскому скотопромышленнику. Наконец, предки самого Фазиля Искандера по отцовской линии прибыли в Абхазию из Персии именно для того, чтобы торговать.
Надо сказать, что Российская империя поощряла перемещение людей внутри своей территории, не возражала и против «трудовых мигрантов» – может быть, опасаясь скопления «одноплеменных» подданных (что чревато восстаниями именно по национальному признаку). Но что интересно, зарождение абхазской национальной интеллигенции, как частенько бывает, шло на основаниях жесткого разделения «своего, родного», лучшего и «чуждого, пришлого», то есть дурного и опасного. Об этом писал, например, один из представителей так называемого «возрождения абхазов» Михаил Тарнава уже в годы Первой мировой войны, когда «пришлых», естественно, стало больше за счет эвакуации с мест сражений.
Как бы то ни было, новые люди на практически закрытой территории и правда стали серьезным вызовом традиционному укладу. Вместе с новыми людьми и установлением подлинной, а не номинальной власти Российской империи Абхазия менялась самым коренным образом.
А вот теперь вопрос: знаете ли вы, что действие повести Чехова «Дуэль» происходит именно в Сухуми? Повесть опубликована