молоко разделялось в ней на сливки и перегон, стекавшие по специальным желобкам по разные стороны сепаратора. Чем быстрее крутишь ручку, тем сливки становятся гуще и жирнее, а перегон приобретает водянистую прозрачность.
Когда вечернее солнце касалось далеких деревьев и, будто проколотое, огненными ручьями проливалось в их кроны, приходило время пригонять и доить коров и козу, путать коня.
Ужинали уже почти в полной темноте. Лампу попусту не зажигали: чего керосин зря переводить. Захочешь есть – небось в ухо кусок не понесешь.
И слышно было, как вздыхают коровы, как коза ударяет рогом в загородку, а прямо над головой, в остывающем от заката небе, одна за другой зависали яркие близкие звезды.
– Бабушка, правда звезды – как будто дождик начал падать и заснул!
Ночь была сказкой. На полянах в траве зажигались россыпи светляков, и где-то совсем рядом в непроглядной лесной тьме громко вскрикивала птица, четко произнося человеческим голосом, грустно и протяжно:
– Сплю… сплю…
– Слышишь? – спрашивала бабушка. – Птица говорит, что она уже спит. Значит, и нам пора.
Эту птицу так и звали – сплюшка. Мальчик никогда ее не видел. А услышать можно было только после сумерек.
В лунную ночь особенно не хотелось уходить в темный дом. Было видно, как низины затягивает туманом. Призрачной рекой вливался он в балки, растекался на уровне человеческого роста и серебристо отсвечивал. Иногда в стену дома ударялся с лёта большой жук. Мальчик подбирал его, и тот, зажатый в ладошке, щекотно упирался в нее лапками и, казалось, обиженно сопел.
Через двенадцать лет к кордону подойдет темноволосый парень с рюкзаком. Он постоит немного возле единственной еще не рухнувшей стены, присядет на корточки, задумчиво потрогает кусок штукатурки, влипший в посеревшую от дождей дранку. Потом встанет, окинет округу долгим взглядом, сожмет губы, развернется и быстро зашагает назад, не оглядываясь.
Но за пять лет до этого он напишет:
В лесу, где вечерняя птица
Звезду задевает крылом,
Свой век коротала криница
С влюбленным в нее журавлем.
И, к ней не пускаемый грузом,
Стонал он, бедняжка, и сох,
Похож, недвижимый и грустный,
На стрелки стоящих часов.
Но счастье – такая уж штука:
Хоть чуть – да у каждого есть.
Под россыпь подковного стука
Лесник наезжал в этот лес.
Бидарку оставив поодаль,
С собою ведерко он брал,
И в светлую-светлую воду
Криницу журавль целовал.
И жизнь не напрасной казалась,
И не было места беде,
И солнце ромашкой качалось
На светлой, как небо, воде.
ГЛАВА 2. ВАСЬКА
Кабан Васька