Генри, он обернулся.
– Что ж ты наделал, глупый ребенок, – одними губами проговорил он. – Я снова вижу, что будет. Что ж ты наделал. – Он поморщился, зашипел от боли и снова прижал к виску руку.
Ярко-красная рубашка прижалась к его груди сильнее, и Генри из последних сил отпихнул руку настойчивого лекаря. Ему хотелось только одного: чтобы его оставили в покое, дали полежать и поглядеть на этот прекрасный, сияющий мир вокруг, пока он еще может держать глаза открытыми. А потом раздался голос – молодой, хрипловатый и совершенно незнакомый.
– Вы же сами видите – ничего не выйдет. Идите, я о нем позабочусь. За дверью есть другие раненые.
Лекарь кивнул и поднялся, глядя на кого-то за спиной Генри. Освальд смотрел туда же, и на его побелевшем лице было такое потрясение, будто он увидел что-то невозможное даже в королевстве, полном невозможного.
– Ты же умер, – без голоса пробормотал отец.
– Конечно умер.
Чьи-то руки приподняли Генри, не пытаясь зажать рану, и секунду спустя его голова лежала у кого-то на коленях, а прохладная ладонь накрыла его лоб. Это было так приятно – к нему никто никогда не прикасался, даже отец. Генри сжался, думая, что рука сейчас отдернется, но она по-прежнему гладила его лоб, перебирала волосы, и он вдруг почувствовал такое спокойствие, как будто ничего плохого больше никогда не случится.
– Уходи, отец, – сказал все тот же голос у него над ухом. – Дай ему спокойно уснуть.
Отец нашарил на траве свой шлем и непобедимый меч и послушно поднялся, будто чем-то смертельно напуганный. Он больше не смотрел ни на Сердце, ни на Генри, – только на человека за его спиной. Отец шагнул назад и еще раз шагнул. Удаляющиеся шаги становились все чаще, и, когда они стихли, Генри стало легче дышать. Он с трудом запрокинул голову, вглядываясь в склонившееся над ним лицо, – молодой мужчина с тревожными серыми глазами. Генри никогда раньше не видел его, но точно знал, кто это такой.
– Сивард, – выдавил он и закашлялся.
Тот улыбнулся, и Генри едва не улыбнулся в ответ. Он еще никогда в жизни не был так счастлив кого-то видеть.
– Я при жизни забрал слишком много сил, мой дух никак не желал упокоиться. А еще я не хотел умирать, не дождавшись тебя. Хотел передать один подарок. Все-таки шкатулка с безрадостной историей внутри – слишком жалкое наследство.
Генри прижался виском к его ладони и огляделся: все вокруг заливал свет, и от этого их тени на земле казались ослепительно-яркими. Сивард сидел, привалившись спиной к своему могильному камню. Генри приподнял руку, чтобы коснуться Сиварда, убедиться, что он настоящий, но рука бессильно упала на траву. Генри был уверен, что вокруг нее расползется пятно пепла. Пепла не было, и он неверяще вцепился в траву. Он никогда не думал, что она такая удивительная на ощупь, такая мягкая и теплая, вот только почему она не сгорала?
– Потому что дара у тебя сейчас нет. Он был в твоей крови, и ты отдал его силу, чтобы зажечь Сердце, – сказал Сивард, будто