в ловушку животное. И может, дело было в легком пьянящем чувстве от того, как хитро она ускользнула от властителей дворца. Плавтина остановилась перевести дыхание, так что всем тоже пришлось затормозить. Я больше не могу, мысленно запротестовала она. Я состою из органов и мышц, а не из металла, как вы. Дайте мне минутку передохнуть. У нее и самом деле начинало сосать под ложечкой.
Но все пошло по-другому. Группа плебеев набросилась на них с Аттиком, ухватив своими странными конечностями – кто почти человеческой рукой, кто механического вида клещами. Плавтина запротестовала, принялась отбиваться. Голова у нее кружилась. Когда ее схватили и подняли над землей, она уже не разбирала, что ее окружает – какое просторное, почти пустое пространство.
– Это ради вашего блага, – закричал Лено. – Не вырывайтесь!
– Отпустите меня, вы, куча металлолома! – взвыл Аттик, не в силах защититься от толпы.
Плебеи донесли их до середины здания, где зияла темнотой яма метров десяти в диаметре без заграждения.
– В конце пути просто расслабьтесь, – сказал Лено, – вы приземлитесь на ноги.
И послал Плавтине единственную мысль, в которую вложил всю силу своего убеждения, умоляя ее довериться им. Она устала и перестала вырываться, расслабилась в их руках, словно была святой реликвией, статуей божества, по странной инверсии, из-за которой в этом постчеловеческом мире плоть превозносили больше, чем материю и идею, вместе взятые. Что до Аттика, он продолжал отбиваться, как зверь, извергая непрерывный поток ругательств. Но это ничего не изменило. Автоматы бросили их в пустоту.
По другую сторону Урбса, где мрамор краснел в лучах Проксимы Центавра, на фоне темного ангара, созданного для Кораблей размером с город, в отсеке, скрытом в глубине судна, небо голубым плащом накрыло тропический остров. Он выглядел так, будто его украли из какого-то архипелага изначальной планеты, чей белый песок едва возвышался над волнами.
Эврибиад отогнал желание потянуться и выскользнул из постели. Фотида, которая свернулась рядом калачиком, расправив уши на подушке, что-то прорычала, но не проснулась. Тонкие золотые лучи, пронизавшие стену бамбуковой хижины и усыпавшие комнату мириадами солнечных пятен, не смогли ее разбудить. Ничего удивительного – это было короткое затишье после бури.
Он залюбовался нежным изгибом пасти Фотиды и ярко-розовыми губами, из-под которых выступали мощные ослепительно-белые клыки. Эврибиад подавил желание дотронуться лапой до ее черной блестящей шерсти. Счастье кроется в редких моментах, наполненных присутствием любимого существа, и ощущается как никогда остро, если к этому существу возвращаешься после долгой разлуки. Ничего тут не скажешь – остается только блаженно улыбаться, что он невольно и делал. Людопес отвернулся, поправил набедренную повязку и пошел умываться.
Рутилий ждал его у двери – прямой и бледный под светом уже слишком горячего солнца, будто призрак, вдруг вернувшийся из хтонической ночи и обивающий пороги