В основном тут классическая литература. Провожу рукой по корешкам. Одни шершавые, другие совсем гладкие на ощупь. Пальцы спотыкаются о провалы выбитых букв. Достоевский, Бронте, Толстой, Уальд.
Нахожу среди них своего любимого Булгакова. Пожелтевшая от времени книга, с изображением едущего на трамвае огромного ухмыляющегося черного кота с примусом в правой мохнатой лапе, приятно ложится мне на руку.
Мое внимание привлекают въевшиеся в бумагу бурые пятна в верхнем углу книги. Они похожи на ровные чернильные кляксы. Или на капли засохшей крови. На фоне всей этой стерильной безупречности комнаты эти ржавые веснушки смотрятся, как струпья на молочной коже юной девушки.
– Ну и как, понравилось? – спрашиваю в сторону, не отрывая взгляд от обложки. Провожу по одному из пятнышек ногтем несколько раз, но ничего не происходит. Меня немного даже разочаровывает, что оно не стирается.
– Шутишь? «Мастер и Маргарита» – моя любимая книга! Я читал ее десятки раз.
– Какое забавное совпадение, – бормочу себе под нос и резко меняю тему, возвращая книгу на место. – У тебя довольно странная квартира. Тут все такое красивое, но слишком аккуратное, чуть ли не стерильное и будто, эм… неживое. Словно здесь на самом деле нет никаких жильцов, – обвожу комнату взглядом, смотрю на Карла и направляюсь к нему. – Не хочешь рассказать, почему? Или это большой и страшный секрет?
– Нет никакого секрета. Мы с отцом переехали сюда всего неделю назад, и буквально вчера вечером его отправили в срочную командировку. Какие-то важные переговоры с японцами, и, насколько я понял, он уехал заключать договор о слиянии компаний или что-то в этом роде, но я в этом не разбираюсь. У него свой бизнес, но я в это не лезу. Не интересно. Зато в ближайший месяц дома никого не будет, и я предоставлен сам себе.
– А мать? – подхожу к стойке, встаю напротив собеседника, облокачиваюсь бедром о столешницу и делаю очередной глоток густого смоляного напитка из чашки.
– Родители уже шесть лет, как в разводе, – молодой человек как-то нарочито равнодушно пожимает плечами, всем видом давая понять, что ему все равно. – Постоянно цапались, как мартовские коты за кошку, так что я не был удивлен, когда они решили разбежаться. Да и мамаша, мягко говоря, никогда не была матерью года. Потому, после их разрыва я решил остаться с отцом, и с тех пор я ее не видел. Да, честно говоря, не очень то и хочется.
– Почему? – спрашиваю, а сама не могу оторвать взгляд от очертаний и изгибов его губ. Мне чертовски хочется поцеловать их. До дрожи и пульсирующей в челюсти боли, но я перебиваю ее, закусив свою нижнюю губу почти до крови.
– Потому что ей всегда, с самого моего рождения, было на меня насрать.
– Эй, давай без ругательств! – фальшиво грожу ему пальцем и делаю последний глоток.
Густые, горячие капли кофе отдают мне последнее тепло, мягко проваливаясь вниз, становясь со мной единым целым. Чувствую себя пожирателем душ кофейных зерен. Так странно.
– Хорошо, –