головой о его щеку.
– Не искушай эту богиню, Парис. Она не любит соперниц.
– К тебе это не относится. Разве ты не понимаешь? Афродита подарила тебя мне. Я принадлежу ей, я – ее любимец.
– Поэтому говорят, что ты никогда не зачал ребенка?
– Да.
Его руки гладили мои бедра неторопливо, словно у него была вечность, чтобы заниматься со мной любовью. Его губы нашли мою шею.
– Елена, тебе когда-нибудь хотелось оказаться ночью в глухом лесу? Бежать быстрее оленя? Долго мчаться свободной как ветер и в изнеможении упасть на землю с мужчиной?
Я вздрогнула, горло у меня внезапно пересохло, и хрипло сказала:
– Нет. Я ни о чем таком не мечтала.
– А я мечтал. О тебе. Я вижу, как твои длинные светлые волосы развеваются за спиной, твои стройные ноги стремятся уйти от погони. Именно так я должен был тебя встретить, а не в этом пустом, скучном дворце. – Он снял с меня хитон; его ладони нежно коснулись моей груди. – Ты смыла краску.
Я повернулась к нему и забыла обо всем, кроме того, что мы с ним созданы друг для друга. Я любила его, любила по-настоящему.
Его рабыня, я лежала у него в объятиях, желая отсрочить рассвет, безвольная и мягкая, как кукла моей младшей дочери.
– Поедем со мной в Трою, – внезапно произнес он.
Я приподнялась, чтобы увидеть его лицо, увидеть, как его прекрасные карие глаза возвращают мне мою любовь.
– Это безумие.
– Нет, это здравый смысл. – Одна его рука лежала на моем животе, другая перебирала мои волосы. – Ты принадлежишь не этому бесчувственному чурбану Менелаю. Ты принадлежишь мне.
– Я – кровь от крови этой земли, кровь от крови этой самой комнаты. Я – царица. Здесь мои дети.
Я смахнула набежавшие слезы.
– Елена, ты принадлежишь Афродите, так же как и я сам! Я дал ей клятву пожертвовать всем – ради нее пренебрег Герой и Афиной Палладой[12], – если она даст мне то, что я пожелаю. И я попросил тебя.
– Я не могу уехать!
– Ты не можешь остаться здесь. Без меня.
– О, я люблю тебя! Как мне жить без тебя?
– Елена, и речи не может быть, чтобы ты жила без меня.
– Ты просишь невозможного.
По моим щекам градом катились слезы.
– Чушь! Почему это невозможно? Из-за детей?
Я задумалась. И честно ответила:
– Нет. Не из-за них. Дело в том, что они такие невзрачные! Они пошли в Менелая, до кончиков волос. И у них у всех – веснушки!
– Ну, если дело не в детях, тогда в Менелае.
В нем? Нет. Безвольный бедняга Менелай, направляемый железной рукой Микен. Была ли я обязана ему чем-нибудь? Я никогда не хотела выходить за него. Я была обязана ему не больше, чем его угрюмому брату, тому страшному человеку, который использовал нас в своей грандиозной игре. Агамемнону не было дела до меня, моих желаний, нужд, чувств.
– Я поеду с тобой в Трою. Ничто не держит меня здесь. Ничто.
Глава седьмая
(рассказанная