признаюсь ему.
Негромко выругавшись, он говорит:
– Остановимся передохнуть.
– А как же твоя армия? – Я оглядываюсь.
– С ними ничего не случится. Мы все равно не будем останавливаться на ночлег вместе с ними, – говорит он.
Мы… не будем? Целую минуту я перевариваю его слова. Взгляд сам собой устремляется в сторону заходящего солнца. Боже милостивый! Одно дело весь день ехать бок о бок с Войной, и совсем другое – провести с ним наедине целую ночь. А теперь, вспомнив, на что он способен, я нервничаю еще больше.
В сотне метров впереди замечаю водяной насос, корыто и стог сена. Мы останавливаемся. Грому нужно напиться и поесть. Всадник мягко спрыгивает с коня и перехватывает поводья. Я осторожно соскальзываю с Грома, морщась от того, как ноют внутренние стороны бедер. Как же больно! Делаю неуверенный шаг, следующий, кривясь от боли. И дело не только в ногах. Кожа горит, желудок скручивает, а голова слегка кружится.
– Мне что-то нехорошо, – говорю я. Может, в вяленом мясе что-то было или мне подсунули отравленную воду? А, может, это сердечный приступ? Я спотыкаюсь и присаживаюсь на ближайшую горизонтальную поверхность.
Не слышу, как подходит Война – этот гад передвигается бесшумно, – но вот он опускается передо мной на колени и слегка изгибает бровь. Думаю, это максимум беспокойства, которое Всадник когда-либо проявлял. Он тянется ко мне рукой.
Я предупреждаю:
– Только тронь, и я тебя твоим же кинжалом порежу.
Но Война все равно касается ладонью моего лица. Я тянусь за кинжалом, но едва успеваю коснуться его, как рука Всадника перехватывает мою. Выкручивает клинок из пальцев и отбрасывает в сторону.
– Мириам, оставь сражения для поля боя.
– О, как это мило с твоей стороны.
Наши взгляды встречаются, и у меня перехватывает дыхание. Боже, он раздражающе привлекателен. Чем дольше я смотрю на Всадника, тем больше волнующих деталей вижу – например, эти полные губы и тигриные глаза с вертикальными зрачками, высокие острые скулы, добавляющие экзотичности.
– Тебе стоило сказать мне про ожог, – замечает он.
– Я думала, тебе все равно.
– Это не так. – Он пристально смотрит на меня.
– Почему? – удивляюсь я.
– Мы говорили об этом, – отвечает Война.
Потому что я его жена – вот что он имеет в виду.
Еще несколько секунд мы смотрим друг на друга, затем я глубоко вздыхаю и отвожу взгляд:
– Мне уже лучше.
Действительно, лучше. Мне удалось немного посидеть, лихорадка спала и кожа уже не так горит. Теперь мне хочется, чтобы Война убрал от меня руки. Пара добрых слов, нежное прикосновение – и я начну верить, что он не дьявольское отродье. Всадник опускает руку и встает. Он направляется к своему жеребцу, который вскидывает голову, когда хозяин подходит ближе.
– Тише, Деймос[7], – успокаивает он коня, поглаживая шкуру, отливающую алым.
Деймос? Он серьезно назвал так коня?
Всадник заглядывает в седельные