прошлому.
Гости рассказывали, что детей можно лечить от страха настоем «воды-водяницы». Лекарство надо готовить из толченого кусочка рога Камауэто-единорога. Кому дадут «воду-водяницу», у того кожа темными пятнами пойдет, а характер станет невозможным, злобным, задиристым.
О чем только не говорили гости! И о русалке Пинкойе, красавице со светлыми волосами, которые она расчесывает золотым гребнем. О карлике Трауке, лесном бесе. На голове карлика – колпак. Вместо глаз – две бусинки. Он подстерегает детей в лесных чащобах. О чудище пещерном, что выросло без отца, без матери. Вскормила его черная кошка. Начальником чудище над всеми ведьмаками поставлено. Выйдет оно из пещеры при луне, прикажет ведьмакам – и несутся те по белу свету, по морю, по горам, на все живое порчу наводят, злые козни строят. Ест чудище пещерное только мертвецов. Указывает ведьмакам, где и когда творить зло. Судьбу угадывает. Знает, кто к кому хочет прийти.
Темной ночью услышишь стоны – затворяй окна и двери, не то жди беды. Кто встретит чудище, умом тронется со страху, только «водой-водяницей» и можно его отпоить. Так что далеко не ходи, детка, матрос-оборотень найдет, русалка под воду затянет, ведьмак поймает, карлик-колдун живьем съест, чудище пещерное увидишь – головой тронешься. Всюду нежить. Ночью залезешь с головой под одеяло – ой-ё-ёй! А если это он, злой колдун, стучит в окно?
Викторин выпрямилась, глубоко вздохнула – чур меня, чур, нечистая сила! Немой кланялся, кланялся, указывал рукой на дверь.
В вагоне спали все, кроме карлицы. Та сидела как мумия и даже не взглянула на вошедшую Викторин. Немой втиснулся в угол, как-то неловко перекрутив ноги и неестественно заломив гибкие руки за голову.
Викторин постаралась как можно небрежней опуститься на свое место и уперлась взглядом в газету. Конечно, этот убогий неотрывно смотрит на нее немигающим взглядом. Хотелось закричать, разбудить кого-то, позвать на помощь. А если ее не услышат? Вдруг они все заодно, вдруг они всё знают и не спят, а только делают вид? Нетопыри и чудища! Слезы постепенно наполняли ее глаза, рисунок в газете – она так и не поняла, что же там изображено, – увеличивался в размере, линии становились размытыми и расплывчатыми, рисунок закрыл постепенно весь газетный разворот и превратился в огромное туманное пятно.
– Хорошо, пусть будет по-вашему, – сказала она каким-то вялым, будто не своим голосом. – У меня есть пятьдесят сантимов. Что вам еще от меня надо?
Никто ей не ответил. На лицах обоих ее спутников отразилась только холодная скука. Она смотрела на немого.
Лицо его превращалось в светло-серый булыжник, колебалось, уплывало куда-то вглубь. Она закрыла свое лицо шарфом.
– Чуть-чуть позже, только вздремну немного. Я дам вам пятьдесят сантимов, и мы вместе пойдем ловить Камауэто. Он всем нам принесет счастье.
Теплая волна захлестнула ее, понесла по желтому песку. Она смутно чувствовала, что чья-то рука шарит по ее ноге. Ей представилась кривая улыбка на