как у хоббита, а туловище несоразмерно длинное.
Широкие брючки скрывают непропорциональность ее жуткой фигуры, и если Даша не научится драпировать свое уродство под грамотно подобранной одеждой, то тогда мама вообще не знает, как ей с дочерью дальше жить.
Димка тоже все это слышал, кстати, тогда он первый раз обратил внимание на то, что у Даши что-то не так с фигурой. Раньше не замечал, считал: классная она девчонка, только очень грустная внутри.
Позже той же ночью в закрытом аккаунте Дашки появилась фотка изрезанной лезвием руки. Девчонки часто драматизировали на тему суицида. Но фотки тут же слили в родительский чат, родители устроили скандал, потом пытались запретить тик-ток и Моргенштерна. Почему-то во всех подростковых бедах всегда был виноват он.
Это смешно, но нет, не хочет он шутить в эту сторону, слишком болючая тема.
В детстве Димка получался на фотках таким милым щекастым карапузом. Мама всегда публиковала снимки в своем фейсбуке – обожала его фотографировать, все, что он делал, было смешно. А сейчас он жирный. У него над ремнем джинсов как будто тесто, вылезшее из кастрюли. Мама купила ему кардиганчик подлиннее, в магазине сказала продавцу: «Чтобы попкины уши прикрыть». Димка до пенсии будет помнить этот премерзостный лингвистический эквилибр. И мамино смущенное лицо, как будто извиняющееся перед продавцом за своего жиробаса-сына.
Лиза – «Котенок, не закладывай волосики за ушки-лапоушки, иначе они еще больше кажутся» – попыталась элегантно с этой темы соскочить:
– А моя мама все время спрашивает: «Ну что там твои девочки про новые кроссовки сказали? Все попадали? Ну скажи, маме интересно. Да ладно, внимания не обратили, прям уж. Обзавидовались, наверное, молча. Это какая же еще мама такие дорогущие вещи своей дочери будет покупать? А, скажи, какая? Только у тебя такая мама».
Даша улыбается. Серёжа предлагает:
– А может, еще про: «Серёженька, а у нас никто случайно не хочет посуду помыть?»
– Как будто сама не знает ответа, – подхватывает Лиза.
– Вот-вот, – продолжает Серёга, – но я сразу встаю, иду на кухню – бац, а там уже все вымыто. И только мама тяжело-тяжело вздыхает: «Ничего лишнего стараюсь не просить у тебя, в кои веки раз… но и тут не дождешься, проще самой все сделать. Ладно, отдыхай, сынок». И так каждый раз. Как будто она зовет меня на помощь уже после того, как сама все сделает, чтобы потом с грустным лицом языком пощелкать.
Все смеются и накидывают, накидывают панчлайнов на вентилятор.
В этот день до самой ночи сидели – никому домой к родакам не хотелось. Очень дома одиноко, Димке-то точно, да и остальным, похоже, тоже.
Ира Анатольевна вернулась с педсовета и тоже смеялась с ними как подорванная. Своих детей у нее пока не было, но она клятвенно обещала так себя не вести, когда появятся.
Правда, директриса через неделю всю эту Димкину кавээнщину зарубила.
– Жестокие вы жопы неблагодарные. Родители для вас так стараются, столько делают, а вы на них ушат помоев в такой светлый