по факту поджога отказали в возбуждении дела. Случается, сказали. Лишь через полгода Лёха заметил у Шевцовой признаки прежнего веселья и оптимизма.
Лёха очень рад Шевцовой, но и смущён одновременно. С ходу выпаливает:
– Вы простите меня, Мария Николаевна, я, наверно, был тогда не прав.
– Наверно… Да. Ничего, Лёха! Привет, Лёха. Обсудим, Лёха. Всё, что ни делается, к лучшему. Как сам-то?
– Нормально. Трое вот уже детей, работаем. Работали…
– Работали?
– Уволили меня. Верховного мало хвалю.
– И Киру уволили?
– Ну пока нет. Она в декрете ещё. Но муж и жена, как говорится. Она же за мной в ДЮЦ пришла. Директор сразу сказал, пусть ищет работу тоже.
– Мудааак. Ну а что же Верховного не хвалишь?
– Да был у нас уже культ, и не один. Зачем опять? Да и не за что. Хвалить за то, что нужно хвалить, как-то…
– Эх, Лёха, всё такой же наивный. Стержня в тебе нет.
– Мария Николаевна, как же с вами душевно всегда. Вот знаете, каждый декабрь вас вспоминаю, желаю там всего. Писать-звонить боюсь, а так вот заочно всегда охота с вами поговорить, да просто помолчать рядом. Уютная вы, Мария Николаевна. Рад я вас видеть среди этой неадекватности. Как в старые добрые.
– Это хорошо, я тоже рада. Признаться, давно с тобой хотела встретиться, да по душам. После того-самого суда, помнишь? Да не бойся, я ж не обидчивая. Сначала прямо закопать тебя хотелось, теперь отошла уже. Так что. Чаю хочешь?
– Это да, холодно у вас.
– Согреешься. Вась, принеси нам с Лёхой. – сказала Шевцова стоящему рядом сотруднику. – Да не супься. С сахаром. Коньяка может, для согрева? – опять к Лёхе.
– Да я не пью.
– До сих пор? Это молодец. Вот здесь чувствую стержень. Стой на своём. Хотя карьера бы по-другому пошла, застолье многое решает. А к нам-то какими?
– За репост.
– Мм, понятно, наши сумасшедшие и не за такое скоро начнут.
– Да не я. Меня понятым привлекли, а я отказался.
– Отказался? А вот это ирония. Верховного не хвалишь, понятым не хочешь. Почему кстати?
– Так свобода слова же вроде. Зачем за репосты?
– Ох, Лёшка, наивный, – засмеялась Шевцова. – хотя понимаю тебя, я бы тоже не пошла. Теперь бы как-то решить, что делать с тобой.
– Ну отпустить…
– Это понятно, но как? Ты же понимаешь – на любую бумажку должна быть промокашка. А может, подпишешь? Не тебя же судят.
– Не могу, МарьНиколаевна. Это хороший человек, я его знаю, никакой он не экстремист, чтобы судить его.
– Это ты правильно, за своих нужно стоять, правда же? – ухмыльнулась Шевцова.
– МарьНиколаевна…
– Да ладно, ладно. Поняла тебя. Подумаю, пережди ночь здесь.
Лёха напрягся:
– За ночь и сдохнуть можно, вам ли не знать.
– Не боись, не сдохнешь. Инагента вон, тоже боялись, что сдохнет. Ничего,