че, утырок, творишь?
Зря кричал Вожников, поздно – всадники уже успели уехать, а народец, в том числе и те, кому только что не по-детски досталось плеткой, как ни в чем не бывало продолжал заниматься своими делами: кто-то что-то покупал, кто-то продавал, рекламируя свой нехитрый товар настолько истошными воплями, что у Егора с непривычки заложило уши.
– А вот – веники, веники, дубовые, березовые, можжевеловые!
– Рыба! Рыбка-белорыбица, с утра словлена – налетай!
– Сби-и-ите-нь, сби-и-итень! Сладок, заборист, горяч!
– Пироги, пироги, только что из печи – прямо в рот мечи! За мортку всего, есть и за полпула!
Мортка, пуло… Вожников усмехнулся: надо же, это все медные монетки века четырнадцатого, да, пожалуй, что так… никто их и в глаза не видел, не дошли. Еще была одна, называлась интересно – «полпирога».
Кто-то дернул за рукав:
– Господине, купи веничек! Можжевеловый, отдам за полпирога. В баньку пойдешь, меня добрым вспомянешь.
Ишь ты – «вспомянешь». Егор невольно отстранился – ну и тип: мосластый, плечистый, бородища пегая в разные стороны, нос – крючком. Такому не вениками торговать, а с кистенем стоять в темном проулке. Да-да, вот именно – с кистенем!
– Рыбка, рыбка-белорыбица, прям из реки… Мефодий! Соседушка! Купи рыбку.
– Нет у тя стыда, Миколай. Снулая твоя рыбешка-то!
– У кого снулая? У меня?! Да сам ты снулый, старый пень.
– Я старый пень? Н-на!!!
Размахнувшись, какой-то седенький, как раз проходивший мимо Егора дед в армяке и треухе, ничтоже сумняшеся заехал торговцу рыбой в ухо! Да так удачно попал – хоть удар, конечно, не боксерский, – что незадачливый рыбник так и сел задом в снег, в потемневший и подтаявший уже сугробец. Сел, но тут же вскочил и тут же отоварил шустрого деда. Треух полетел в одну сторону, дедок – в другую… Вожников хотел уж вмешаться, да не успел – кто-то заголосил рядом:
– Манефу! Манефу-колдунью везут, счас казнить будут!
– Манефу везут! – заволновались кругом, закричали радостно. – Колдунью топить будут!
– А, может, голову отрубят? Или – на кол?
– Скажешь тоже, Мефодий – на кол. Так и колов не напасешься, не-ет! Я ж говорю – в прорубь.
– Не, Миколай, все ж я мыслю – на кол.
Только что разобравшиеся соседи – рыбник и седенький дед – помирились прямо на глазах, словно ничего такого меж ними и не было. Да и правда, что было-то? Подумаешь, один кулаком по уху приложился, другой в скулу. Как говаривал голосом Василия Ливанова мультяшный Карлсон – «пустяки, дело житейское». А чего ж!
Все вокруг вдруг пришли в движение, возбужденно заголосили, побросали все свои дела, быстро сбиваясь в кучи, на глазах перераставшие в довольно-таки многолюдную толпу, в которой опять же упоминали о какой-то «колдунье Манефе».
– Прошло летось она посевы все потравила, Манефа-то! Говорят, мстила кому-то.
– А помните, православные, почитай всю осень дождило? Тоже ее, колдуньи, работа! Сама призналась.
– Теперь