стенами клиники и без того была наполнена яркими красками, шумом, звонками подруг, детьми, смехом и болтовней.
Наша с Нейтаном жизнь была очень тихой. Мужу нравился пастельный оттенок стен – дома ему хотелось покоя. Зато для своего рабочего кабинета я выбрала цвета по собственному вкусу. Бирюзовые стены, постер со Средиземным морем: красные лодки на фоне синевы; фотография вулкана, извергающего золотые и алые брызги раскаленной лавы. А еще фото Нейтана с Лиззи на столе, коробки с игрушками под кушеткой и красные кресла-мешки, чтобы дети могли на них валяться. Для приятного запаха я расставила повсюду пучки сушеной лаванды из сада моей соседки Виктории. Все эти мелочи придавали уют. Во всяком случае, мне самой они доставляли удовольствие.
– Но сегодня мое дежурство. – Дебби неловко наклонилась за своей сумкой. Она не хотела ни жалости, ни снисхождения. Я ее понимала, я сама была такой. Опустив глаза, я заметила ее отекшие лодыжки. Такими они бывают в третьем триместре беременности, если весь день проводить на ногах.
– Будешь мне должна, если тебе так легче. – Я тоже устала, но когда тебе далеко за сорок, эта усталость иного рода, чем у беременных. Она никогда тебя не оставляет, к ней привыкаешь и идешь по жизни дальше.
Дебби выпрямилась и посмотрела на меня разноречивым взглядом, в котором читались и облегчение, и чувство вины, и возмущение, и гордость. Все это мне было знакомо по собственному опыту, и я захотела ее обнять. Ей было всего двадцать шесть – на два года больше, чем Лиззи. Я не могла припомнить, когда в последний раз обнимала свою дочь, та уклонялась от объятий. Недавно она заявила мне, что нуждается в личном пространстве, что так привыкла, что я была слишком занята, пока она росла, а теперь уже поздно наверстывать упущенное. Говорила сквозь смех, но это не было шуткой.
Кэрол, деловито подавшись вперед, принялась вводить меня в курс дела:
– Его имя – Люк Лефевр. – Она аккуратно поджимала губы после каждой фразы, как будто запечатывала конверт; это придавало ей осуждающий вид. – Наполовину француз, я полагаю. Живет в Лондоне; собирался домой, но вышло так, что он…
– Спасибо, Кэрол. Я у тебя переспрошу, если потребуется.
Я предпочитала выслушивать самих пациентов. Многое можно понять по молчанию или по позе, по стиснутым рукам или быстрому косому взгляду.
Кэрол протянула мне временную карточку, которую пациент заполнил, пока ожидал, и принялась перебирать и по одной бросать на стойку те, что вернула я. Миленькая белая блузка с вышитыми вокруг воротничка ягнятами смотрелась на ней нелепо, особенно в сочетании с пылающими щеками. Я опять обидела ее. Ни для кого не было секретом, что она предпочитала дежурить с Роджером. Я тоже его любила, все любили. Высокий, добрый, рассеянный Роджер, седовласый и с мягким голосом. Он бы застыл на месте как вкопанный и внимательно выслушал все, что она хотела сказать. Он бы кивал и улыбался с явной благодарностью. А я никогда не отличалась терпением – не только с Кэрол, но и с друзьями, и с родными. Нетерпеливой я