серого, жалкого человечка… он ясно увидел… жалость?… Нет. Отвращение? Сострадание? Страх? Неуверенность?… Смятение?…
– О! Это мистер Эшлиншир! Лучший преподаватель старой школы – вот уже двадцать лет лучший преподаватель! – подоспевший мэр ухватил «лучшего преподавателя» за руку и подтащил к Бертрану. – Мистер Дон, уверяю вас, у нас ТАКОЙ преподавательский состав – не подведут! Будут ковать молодежь… будущее! Будут ковать будущее на совесть!
– Эрик… Эшлиншир – едва произнес будущий «кузнец молодежи». Глаза его, казалось, вмещали сразу полмира, – Очень… п-приятно. Извините…
Школьный учитель с трудом отнял словно обмороженную от рукопожатия с чиновником руку, коротко поклонился, вымученно улыбнулся и поспешил с помоста. В голове его не укладывалось существование чего-то… такого… такого…
Линии Дыхания Мира огибали Бертрана Дона, бежали от него прочь, сама Жизнь – в воздухе, в земле, в свете звезд – кричала, едва коснувшись его… черно-кровавые раны тянулись за усачом через пространство, а его руки… как сердце черной дыры… багрянец, богатый на сгустки, подобно венозной крови тек с его уст – и струился по парку темно-алой паутиной, ища лазейки, трещины, потайные ходы в умы, в души, в сердца подходивших к нему людей.
Эрик едва доволок ноги до дома. Приняв душ, он долго не мог найти равновесие внутри себя, долго ходил из угла в угол. Глаза от увиденного жгло будто кислотой, они непрестанно слезились. Что-то расстроилось в организме пожилого мужчины, его стошнило. Голова раскалывалась. Лишь за полночь ему стало лучше. Эрик вяло улыбнулся. Он не стал раздумывать над тем, как увиденное могло существовать. Он поудобнее устроился на кровати, издал долгий, низкий звук – свою Ноту, вливаясь в Небесный Хор, пропел Звуки Слышания и Единения, собрал всю силу устремления – и Мир зазвучал с ним в унисон.
Никто из шельвильцев, поздравленных вечером Бертраном Доном, не заметит, проснувшись утром: от былого восторженно-благоговейного расположения к чиновнику осталась блёклая тень благодарности, обычная для людей, погруженных в домашние и рабочие заботы, не привыкших помнить что-то хорошее.
А Эрик Эшлиншир проснется счастливым, несмотря на причину пробуждения – удар об пол из шершавого, неровного шлакобетона, ошкурившего его руки и лицо, удар такой, что воздух вылетел с сипом из груди. С легкостью комка газеты он преодолеет каменный мешок от входа до дальней стены, чтобы влететь в кучку из шести обезумевших от ужаса, непрестанно воющих на все лады, бешено визжащих людей.
III
Место: сердце страха
Время: рассвет
Звук: тишина
Он остался один. На сладкое. Вот и рассвет. Пора.
Эрик слышал шаги, злые руки принялись отпирать дверь.
– … и да не убоюсь я зла. Я и Отец мой – Одно?
И безупречные струны Духа Единого