Василий Молодяков

Декаденты. Люди в пейзаже эпохи


Скачать книгу

с осторожностью в бокал с водой кладет.

      Нос восковой слущив и пышный бюст из ваты

      Сорвав, швыряет их, скрипя, в ларец богатый

      И шепчет: «Он меня (вуаль и туалет!)

      Нашел хорошенькой, он стиснул мне перчатку!»

      И Ева гнусная, обтянутый скелет,

      Отвинчивает прочь резиновую пятку{18}.

      Брюсов пародировал «перебодлеренные» штампы в стихотворении «À la Charles Baudelaire» (8 июля 1898 года), опубликованном посмертно и всего единожды[39], а потому малоизвестном:

      Низменный, грязный вертеп,

      Стены нависли, что склеп,

      Лужи пивные, как гной,

      Сумрачен сумрак ночной.

      Вот в полусне тишины

      Видит он призрак жены:

      Там у камина она

      Ждет безответна, бледна,

      Угли слегка шевелит.

      Тихое пламя дрожит,

      Тихо летает вокруг

      Плачущий, плачущий дух…

      Странная сладость – мечтой

      Вызвать тот призрак святой,

      Лежа во мраке ночном

      С пьяной подругой вдвоем.

4

      Литературная судьба Бодлера в России оказалась долгой, причудливой и счастливой. «Русского Бодлера» можно уподобить «русскому Байрону» или «русскому Гейне», зажившим собственной, отдельной от оригинала жизнью[40].

      Первыми автора «Цветов Зла» заметили поэты-демократы. В 1870 году Дмитрий Минаев опубликовал перевод «Каина и Авеля» в сатирическом журнале «Искра», что в очередной раз привлекло недоброе внимание цензуры; Николай Курочкин – перевод «Призраков» годом позже в «Отечественных записках». Резонанса они не вызвали, и Бодлер еще добрую четверть века оставался на периферии читательского сознания. Изменил положение народоволец-каторжанин Петр Якубович, он же «П. Я.», «П. Ф. Гриневич», «М. Рамшев», «Л. Мельшин», – человек трагической судьбы, самый талантливый революционный поэт последней четверти XIX века и яростный гонитель «декадентщины» как критик.

      Якубович сам рассказал историю своего обращения к Бодлеру: «В 1879 году “Цветы Зла” случайно попали мне в руки и сразу же захватили меня своим странным и могучим настроением. Суровой печалью веяло на юную душу от осужденных за безнравственность стихов; грубый, местами дерзки-откровенный реализм будил в ней, каким-то чудом искусства, лишь чистые, благородные чувства – боль, скорбь, ужас, негодование – и поднимал высоко от “скучной земли”, в вечно лазурные страны идеала… С 1879 года начали печататься (в журнале “Слово”) мои первые переводы из Бодлера, но главная работа была сделана мною значительно позже (1885–1893) в Петропавловской крепости, на Каре и Акатуе. Бодлер являлся для меня в те трудные годы другом и утешителем, и я, со своей стороны, отдал ему много лучшей сердечной крови»[41]. Таков был первый лик «русского Бодлера» – жертвы тирании буржуазного общества, мятежника и богоборца, революционера и мечтателя.

      В 1909 году в предисловии к итоговому изданию переводов Якубович