и четвертая версия, она выглядит достаточно правдоподобно. В начале 1940-х в Токио с подозрительностью смотрели на всё с клеймом «сделано в США». Полицейские составили список японских граждан, которые, проведя годы в Штатах, вернулись домой. В него попал и Мияги. Время от времени проводилась выборочная проверка каждого такого «американца». Настал черед Мияги. А дальше все, как и следовало ожидать. Без всяких предателей – коммунистов и стукачей – засекли его регулярные встречи с Одзаки. Они охранку насторожили. Когда поняли, что больной туберкулезом соотечественник встречается с югославским журналистом Вукеличем и немцем из пресс-службы германского посольства, поднялся переполох. На исходе второй недели слежки выяснилось, что после этих встреч доктор Зорге спешит в дом коммерсанта Клаузена. Тот самый, в котором, как свидетельствовал пеленгатор, работала рация. Почерк радиста совпадал с тем, что действовал поблизости от жилищ Зорге и Вукелича. Сомнения почти отпали. Хотя и оставались спорные моменты, было решено взять Мияги и Одзаки, а затем – остальных.
И наконец, существует еще и пятая, классическая версия. Ее в мягкой форме озвучили в России только в 1995 году, ссылаясь на бывших непосредственных руководителей Зорге из военной разведки. По этой версии, на Рамзая вышли случайно. Его никто не выдавал и не предавал. Просто группа работала очень долго. И лишь цепь случайностей, а вовсе не допущенные ошибки или предательства, на девятом году активнейшей деятельности привела Зорге к неизбежному концу.
Хочется в это верить. Уж очень славных, достойных людей собрал Рихард Зорге под красные знамена, которые сам считал коминтерновскими. А японцы признания Зорге в служении именно Коминтерну с удовольствием приняли. Война с набравшей в военные годы огромную мощь Красной армией в их планы не входила. И чтобы лишний раз не злить СССР, называли Зорге не советским шпионом, а именно коминтерновцем. Не забыли об этом напомнить даже при казни 7 ноября 1944-го.
Аресты начались с Мияги. Когда пришли за художником, он, все поняв и стремясь избежать неминуемых пыток, совершил харакири. И опять версии. Первая – с помощью самурайского меча, с которым ему позировали натурщики. Версия вторая – воткнул в живот старинный нож.
Совершить харакири Мияги не сумел. Его мигом доставили в тюремную больницу и откачали. Он тут же ухитрился, обманув охрану, выброситься с третьего этажа. Но и на этот раз самоубийство не удалось. Не суждено было ему умереть относительно легкой смертью.
Наверно, после этого следователи поняли, что Мияги будет молчать, и все равно допрашивали его с неимоверной жестокостью. Он ничего не сказал. Тюремщики прозвали художника «фанатиком». Мучили на допросах. Етоку терял сознание, его обливали водой, снова били. Говорил только в бреду. Звал умершего отца и жену.
Во время следствия Мияги сделал заявление. Вот часть его: «Понимая, что главная задача заключается в том, чтобы избежать войны между Японией и СССР, я принял решение вступить