и с которым я никак не закончу оперу;
Римме Дунаевской, которая хранит память о муже и свекре;
моему другу писателю Марии Залесской, которая каждый раз, когда у меня кончались силы, вдохновляла меня к покорению новых вершин.
И всем тем друзьям, кто читает мои книги, ходит на мои спектакли, любя меня просто за то, что я есть, заставляя понять, что они и есть мое главное сокровище.
Ноябрь 2021 года
Исаак из Лохвицы
Он шел по Лохвице[3] и вспоминал.
По легенде – рождение случилось, когда на небе сияли звезды, следовательно, было за пять часов вечера (зимние сумерки – ранние). Новорожденного встречали пронзительно яркие всполохи света.
Какая могучая мистерия сопровождала тот миг?
Смерть, точнее небытие (или какая-то другая форма не совсем жизни, что царствует только в лоне матери), еще не покинула пределы того крохотного клочка суши, каковое представляло его тело, и радость рождения еще не затопила все видимые и невидимые окрестности места.
Зато отмечалось присутствие Наблюдателя.
Можно сказать, что ночное небо сыграло роль волшебной линзы. Если за нею где-то и был творец, то самый непознанный, потому что он же был и инструментом своего творения.
Загадочный Наблюдатель присматривался к происходящему, рассматривая младенца через себя.
Роженица по имени Розалия почувствовала вмешательство необычного.
Яркость звезд усилилась, словно небо ощутило весомость происшествия. Подало знак неизбежной грядущей расплаты. Небо на что-то намекало, как и голоса повивальных бабок, гипнотизировавших роженицу. А потом мир замер. Желания кончились, словно природа выдохлась, и чудо вошло в непримиримое противоречие с рутинной действительностью.
Все перестало казаться значительным: тряпки, эмалированный таз, грязное небо за окном.
Цвет крови поблек и стерся.
Грандиозное действо закончилось, уступив место ничего не значащим деталям. Не было ни акта зачатия, ни шевеления космоса, ни дыхания серафимов.
Остались стыдливая ласка да шуршание покровов. Представляя ту картину, я слышу слабые стоны женщины, как отзвук доносящейся из темноты симфонии. Штука заключается в том, что ребенок услышал шуршание невидимого оркестра – так позже вспоминал его старший брат Борис – и успокоился. Мальчик оказался не крикливый. Словно к чему-то прислушивался. Когда пройдет испуг, когда начнется разбазаривание великой тайны и когда он, наконец, ощутит себя исполнителем чьей-то загадочной воли?
А могло ли всё пойти по-другому?
Еще кто-нибудь слышал то же, что и он?
В ситуации, когда страсть обретает размах космоса, можно ли было ощутить что-то другое? Сдвинулось ли в мире что-либо с его первым криком?
Или его явление из лона матери было рядовым событием, чтобы человечество могло еще на одну ступеньку приблизиться к будущему, а величие пришло потом?
А может, всему виной был Большой взрыв?