сфинктера. Если он увлечется, он проткнет стенку канала. Но если стриктура ближе, шанс есть. Он сделал глубокий вдох.
– Держите тут, – сказал он и велел гусару оттянуть пенис. Он вставил шомпол в просвет мочеиспускательного канала и стал очень медленно продвигать его вперед. Гусар сжался. Люциуш остановился, припоминая, что одна из опасностей процедуры – это формирование ложного хода. Левая рука у него дрожала, и он ухватил ее правой. Он вспомнил, что в Кракове, в столовой, он подслушал разговор двух саперов о специфической дрожи, которая охватывала их, когда они осторожно распутывали проводки своих бомб. Он еще немного продвинул шомпол и почувствовал сопротивление. Он чуть-чуть сдал назад, потом опять продвинул, и шомпол снова остановился. Потом толчок – и он продвинулся вперед. Гусар взревел, отдернулся, и Люциуш с шомполом в руках отшатнулся в другую сторону, облитый струей мочи, а гусар со всей силы врезал кулаком по стене.
Сейчас он меня убьет, подумал Люциуш. Но гусар вдруг захохотал.
На следующее утро он был в превосходном настроении.
Целясь мочой то туда, то сюда, он пел. Orvos! – сказал он, обнимая Люциуша и что-то полубормоча, полунапевая по-венгерски. Люциуш не понял ничего, кроме одного-единственного слова: orvos. Доктор. Этого было достаточно.
Они отправились в путь и выехали на изрытую колеями, пустую дорогу, которая уходила вверх по крутым холмам. Гусар стал весьма разговорчив. Он пел, свистел, барабанил пальцами по бедрам. Хорошо, что Люциуш врач, сказал он. Пациентов куча. И поводил рукой туда-сюда, как пилой.
Они остановились, только когда Люциушу понадобилось снова вколоть обезболивающее себе в запястье. К этому моменту вокруг не осталось никаких признаков войны; лес был девственно чист. Они натолкнулись только на одного человека – старика, который рылся в снегу посреди темных зарослей. Когда они замедлили шаг, Люциуш обеспокоился, что за этим последует грабеж, как уже происходило, но гусар лишь спросил дорогу, и старик, с усилием опираясь на свою клюку, протянул руку с брюквой в нужном направлении.
Сумерки уже сгущались, когда они выехали на вершину небольшого холма и наконец увидели перед собой деревню. Она примостилась в углублении долины; два ряда домишек шли вниз от деревянной церкви, сложенной из больших, грубо обтесанных бревен. За церковью дорога снова шла вверх. В стороне от нее долина расширялась заснеженными полями, спускавшимися к замерзшей реке.
– Лемновицы, – сказал гусар.
Они спустились по дороге к огородам и двинулись вдоль ряда домов. Это были низкие деревянные избы, покрытые соломой, с крошечными окошками за деревянными ставнями; заглянуть внутрь было невозможно. Труб тоже не было. Около дороги валялась пара телег – видимо, брошенных, занесенных снегом. Над одной из крыш что-то зашуршало, и в небо взвилась огромная черная ворона.
Вокруг не было ни души. Люциуш не видел никакой военной части, вообще никакого намека на армию, уж подавно ничего, что могло бы сойти за госпиталь. Может быть, за холмом, подумал он. Если только и это не очередная