тебя кто так научил с взрослыми разговаривать? – возмутился Валя.
– Напихаю по самое «не балуйся». Тебе понравится. Ты как любишь?
– Домой иди, – дал я совет чертёнку. – Если он у тебя есть.
– Да, у меня есть… большой и толстый.
Не вступая в дальнейшие пререкания со свихнувшимся мальчуганом, мы аккуратно, чтобы, упаси бог, не задеть, обошли его с двух сторон. Вошли через крутящиеся двери в вестибюль, а нам в спину неслось – "Гы Гы Гы Гы", – эдакое специальное пожелание «хорошо отдохнуть» от малолетнего психа.
Внутри здания театра царили сумерки. Лампы горели вполнакала. Помещение погружалось во мрак, словно тонуло. Не став искать двери, ведущие в партер, мы по лестнице, которая освещалась лучше всего, взлетели на третий этаж. Балкон – место самое удобное для наблюдения и, в то же самое время самое, безопасное для тех зрителей, которые хотят остаться инкогнито. Контролёров мы не увидели. Оно и понятно: спектакль давали бесплатный, проверять билеты незачем. Вообще здание театра снаружи выглядело намного живее; внутри оно напоминало мавзолей, открытый родственниками усопшего для его ежегодного поминовения.
Тяжёлые бархатные фиолетовые шторы пропустили нас в ложу. Два ряда по пять кресел, ни одно место не занято. Хорошо – то, что нам нужно. Удобно расположившись, мы взглянули на сцену, потом – на зал; вернули внимание сцене. Сцена стояла пустой. Спектакль либо не начался, либо мы попали в антракт между действиями.
В зале народа сидело не так чтобы густо. Занятых мест – не больше четверти. Все люди, прилично, если не сказать – вычурно, одетые, сидят, молча, уставившись на сцену. С ними явно что-то не так. Пока Валёк рассматривает зелёный в красный горошек занавес, я вглядываюсь в лица зрителей. Чем я больше на них смотрю, тем они меньше мне нравятся. В большинстве случаев я вижу лишь их профили; всего несколько человек повёрнуты ко мне лицом, приближаясь к анфас. Может, это нижняя, слабая, чуть живая, бледная подсветка играет с моим воображением злую шутку, но их лица мне видятся зелёными, с пустыми глазницами. И губы у них оттопырены вперёд. У некоторых изо рта что-то торчит. По здравым размышлениям, это могут быть клыки. Если зал рассчитан приблизительно на четыреста мест, то, значит, этих зомби-вампиров здесь собралось не меньше ста.
– Пора двигать отсюда, – шепчу на ухо Вале.
– Мы же только пришли.
– Ну и что? Ты на зрителей взгляни внимательно. Это не люди – нелюди.
– А?
В этот момент раскрывается занавес. Пердит труба, на сцену выкатывается колобком человечек в трениках; бывшей когда-то белой сорочке; и в розовой бабочке шириной в полметра.
– Господа, позвольте представить. Дрочило-крокодило с юго-запада! Встречайте аплодисментами, прошу вас.
Раздаются жиденькие хлопки, но, когда на сцене появляется актёр жиробас с болтающимся между его ног батоном варёной колбасы, вялым лошадиным х*ром, после непродолжительного затишья, зал взрывается бурной овацией. Под непрекращающийся свист, одобрительные хриплые вопли, звонкие хлопки аплодисментов,