и пусть так, пусть… Зато погружаясь в реку, я услышал, как смех на мостушке прекратился и доски заскрипели под торопливыми шагами того, кто спешил мне на помощь.
Если
И уже не важно, что я так нелепо барахтался в воде. Не важно, что хватал её за руку, словно дитя малое. А она между приступами смеха называла меня дураком и бестолочью. Это ничуть не унизило меня, иль там оскорбило. Это было приятно. И когда она вела меня – раскоряченного – по доскам, с одежды валились водопады – это тоже было приятно.
А потом, когда мы были у неё на веранде, соловей всё-таки запел. Я же сидел в кресле-качалке, завёрнутый в какие-то пледы и пил горячий чай. И ещё, граждане, я ел оладьи из кабачков. Кто знает, что это такое, поймёт меня. Кто не знает – мои соболезнования. И да, эти оладьи спасли человека из холодных вод Сосновки, когда ноги мои свело дикой судорогой из-за вынужденной неспортивной растяжки между лодкой и пристанью.
Сейчас я был заправлен каким-то сильным обезболивающим и феназепамом. И она (то ли кардиолог, то ли стоматолог) сидела напротив с кружкой и карандашом. Мы вместе разгадывали кроссворды, оставленные тем её песняром-гитаристом. По большей части они были глупыми и неоднозначными.
– Финикийский бог, четыре буквы, – считала она клеточки.
– Ваал. У него ещё противная жена была, Астарта, – лениво отвечал я, словно Анатолий Вассерман.
Видимо феназепам уже начал действовать. Иначе как я мог так, с разбегу, вдруг вспомнить историю древнего мира.
– Ну, ты даёшь! – удивлялась Алисия.
– Нет, это ты великолепна. Что заставило тебя пойти за мной? Какие знаки ты узрела, соседка? – улыбался я в кресле и качаясь, словно чёртов маятник.
– Да ты просто в крови был и рукав порванный светился. И весь вид твой был какой-то суицидальный. Махнул мне, словно Гагарин, и пошёл с выпученными глазами к реке. А я оладьев напекла и угостить некого.
– Так оладьи или глаза?
– Да всё вместе. Лучше вот угадай упражнение для растяжки ног (спортивное), шесть букв, – ушла она от вопроса.
– Шесть букв… Шесть грустных букв, – поморщился я от боли в паху и вспомнил Алину Кабаеву. – Шпагат, ебись он колом!
– Правильно. «Т» последняя совпала. И перестань ругаться – ты же смог, я видела, – усмехнулась она в мою сторону.
Да, я смог и у меня есть свидетели. А ещё растянутые связки иль мышцы, не знаю, но болит сильно. Впрочем, уже подействовало обезболивающее и мне тут в кресле вполне уютно с чаем и оладьями из кабачков.
Значит, всё не напрасно было. Утренний сон, работа, зарплата, трактир, таможенники в рубахах, драка, кусты, беседка, женщины из «Ремстройсервиса», фонтан и прощальный поцелуй Наташи бухгалтера. И чего это она думает, что я не женюсь. Дура она. Ничего в шпагатах не понимает.
Я шевельнулся в кресле и боль снова стрельнула от поясницы до пяток. Я малодушно застонал.
– Ну, хватит. Хватит дёргаться. Расслабься,