ногах сапожки,
А в ушах серёжки.
На сапожках —
Лак, лак.
А серёжки —
Бряк-бряк.
По своему экзистенциальному ужасу эти стихи не уступают Иннокентию Анненскому.
Здесь из псевдофольклорного лада высовывается и кажет свою насурьмлённую рожу ад: самая главная мифическая гадина: цивилизация.
Тут всё звенит, трясётся и пляшет на манер вавилонской блудницы или Саломеи с головой Иоанна Крестителя.
Платье новое на ней,
Стоит тысячу рублей.
Да полтысячи тесьма,
Золотая бахрома.
Вот этой самой тесьмой с золотой бахромой можно удавиться, даже не дочитав кошачью, рассказанную в стихах, детскую историю.
Человеческий дом всегда сводится к следующему:
Мне коза сейчас сказала,
Что у нас тут места мало.
Так всё было, будет и есть, Самуил Яковлевич.
Пока стоят на земле дома, будут стыд и кутерьма.
Пока есть квартирный вопрос, будут боль и понос.
Будут одни Мармеладовы, Михалковы и Кончаловские.
Будут одни собачьи конурки да дачки на Рублёвском шоссе.
Будут города Глуповы.
Будут Собакевичи и Коробочки.
Будут Свидригайловы.
Но Свидригайлов-то понял под конец: истинный дом – банька с паутиной и тараканами.
А когда поймут нынешние?
Никогда.
Всяк, у кого есть жилплощадь в бараке или в сталинке, похоронил себя там заживо.
Прав Батай: могила – прототип всякого обиталища.
Сколько раз в детстве я мечтал убежать из дома родителей?
Сто, сто и ещё сто раз!
Но никогда не думал убегать в какой-то другой дом.
Всегда хотел убежать только в цирк.
Потому что цирк – не дом.
Потому что цирк – антидом.
Вагончики.
Брезент.
Тряпки какие-то.
Кочевники.
Лошади.
Ослики.
Нищие пожитки.
Полуголые девушки.
Шпагоглотатели.
Канатоходцы, жонглёры, клоуны.
А укротителей я не любил и всегда ждал, когда на них прыгнет тигр.
И сожрёт.
Я жил с разными людьми и в разных домах, но в любом из них запрещалось летать не только летучим мышам, но и бабочкам.
Да они бы и не захотели там летать!
Только один дом был наполнен мотыльками, комарами и капустницами.
Но это был не дом, а сквот: Кан-Кун.
А в домах – ни-ни.
Какие-то взрослые грозные пацаны и накрашенные хамские дамочки ловят всех бабочек и на иглы насаживают.
И под стекло помещают для эстетического благообразия.
И на стены дома вывешивают.
И вот снова Маршак:
Мой дом для вас всегда открыт!
Здесь у меня столовая.
Вся мебель в ней дубовая.
Вот это стул —
На нём сидят.
Вот это стол —
За ним едят.
Какая цивилизованность!
Какое сучество!
Не хочу ваших стульев и столов.
Не