"ýмболск… чàйнаболд… энэйблд… " И через раз матерно.
"Чего тебе?.." – пробую я продраться сквозь сон. А этот снова за своё: "сучья… барсучья… Бугэлла!!" – как рявкнет! А дальше снова – отборно да матерно.
Проснулся я, вскочил разом – и вправду – стоит сам генерал-аншеф, в одних подштанниках его превосходительство, монокля нет, а вместо лица – свиное рыло! Пузо круглое, волосатое. И тем рылом он водкою и рыбой на меня дышит невыносимо, и предлагает вдвоем повариху снасильничать!
Меня пот холодный прошиб, а он меня облапил и ну кружить, ну плясать! Топочет, очи красные, дикие. «Бугэлла, – кричит, – гумбал… э ххэйя!!!».
Тут я пожалел, что нет у нас экзорциста, или хотя бы полкового священника. Ибо если демон Бугэлло овладел его превосходительством – пиши пропало! И вот почему: станешь и песни петь с ним, и плясать, и водку пить, и неровен час, повариху… того. Бугэлло – он неистовый!
Господам офицерам грозит содомским соитием, требует любимый граммофон завести, все у него скоты и курвы паскудные, и нету от Бугэлло никакого спасения, кроме утреннего солнца. А нам – изволь на службу, в поле. Воняет, как козёл. Что делать с ним, ума не приложу. Начальник всё ж таки, какой ни на есть, а начальник…
25
Недаром я опасался, что нет у нас фельдшера и до госпиталя верст под тридцать. Вечер, сидим чинно, обер-офицеры хорошее вино смакуют, в картишки перекидываются. Сверху генералов граммофон жужжит.
Тут влетает рядовой Афоня, руки трусятся, орёт благим матом. Карты и вино побросали, выбегаем все – лежит на койке боец (тот самый, который баба с сидром), а из пуза торчит карандаш какой-то. Лежит боец и лыка не вяжет. Оказался генералов ланцет! Кричим, кто пырнул?! Отвечает, я сама. И достать порывается. А фельдшера нет! И вечер на дворе.
Господа обер-офицеры мигом трезвеют, один руки ей держит, другой побежал к телефону в штаб. Третий ищет трезвого, чтоб за руль сел. Выхожу я один трезвый. Ланцет в пузе торчит. В аптечке полковой три капли йода, ножницы и старые бинты. Спирт медицинский выпит давно! Извольте оказывать первую помощь. Тут прибегает "телефонист" и докладывает, что вызвал дохтура в паровом тарантасе.
Ланцет торчит из пуза, доложили аншефу, тот мигом трезвеет, заводит граммофон погромче и божится, что его новые ланцеты кем-то третьего дня украдены: «Граммофон люблю, ну и что ? Ну и что?! А я спал, я спал!!»
Она орёт по-матушке, руки держат, остальные у ворот курят, дохтура в тарантасе ждут. Обсуждают шепотом, потому дело подсудное и керосином пахнет, а дохтур обязан будет в жандармерию доложить.
В жирý ланцет торчит. Приехал-таки тарантас, на носилках её вынесли, и с документами и сопровождающим отправили с богом в госпиталь. Генерал по комнате мечется с телефонной трубкою, верещит, что теперь ему точно уж тюрьмы не миновать. «А я спал, я спал!!»Но обошлось всё.
Через день посланцы прибыли обратно, "самурай" наш жив-здоров, аншеф ей тот ланцет на память подарил. Но жандармы побывàли, и командованию мы доложили. Самурая демобилизуют и отправляют домой. А я полковую аптечку взялся укомплектовать.