и так слыл «слегка восприимчивым», а если рассказал бы, то они по любому стали бы говорить, что я «обоссался не из-за чего».
Да, возможно, я несколько чувствительнее и восприимчивее других одногодок-пацанов, думаю тут они были правы, но давать им повод постоянно над этим угорать я не собирался. Меня мало заботило то, что мои кореша по сравнению со мной считаются (кем?) более «мужественнее». Меня больше беспокоило то, что в моей душе, как будто появилась маленькая мертвая черная точка, на месте которой раньше был живой кусочек…
На следующий день я не пошел в школу, потому что у меня действительно поднялась небольшая температура и мама разрешила схалявить, остаться дома. Уроки я не любил пропускать, но зато появился повод немного облегчить ей жизнь, хотя бы тем, что утром и в течении дня ей не пришлось идти в сарай.
В субботу и воскресение я так же никуда не пошел, решил «отлежаться» как следует. Дочитывал книжку про Тарзана и слушал моего любимого Доктора Албана. Вечером приходили в гости пацаны, чтобы уговорить меня на танцы, но я так и не соблазнился новыми сигаретами (по-моему, в тот раз Лис стащил у брата Мальборо) и «теоретически высоким» шансом помацать местных шлюшек-подружек Наташек.
Постепенно все улеглось, жизнь вошла в привычное русло. Мы с пацанами после школы так же ходили на тренировки, посещали танцевальный коллектив, а по субботам (иногда и по воскресениям), как и прежде, ходили на дискотеку в клуб.
Единственное, что изменилось в моей жизни, это то, что я почти перестал улыбаться. Мне стали все чаще сниться странные сны, почти как в детстве.
Все они обычно сводились к тому, что я нахожусь в каком-то пустом помещении, в котором нет ничего, кроме стен. Вернее сказать, может там что-то и было, да только из-за тьмы, что окутывала меня, ничего не было видно. Ни потолка, ни самих стен (но это точно помещение), ни предметов мебели, ни кого-то живого.
Тьма, одна тьма….Казалось она проникает в мою душу…
Ни одного проблеска света, ничего…
А я стою, причем всегда голый, как прикованный к месту, и не могу ни двинуться, ни позвать на помощь. Только тишина и темнота, да еще эта головная боль. Слёзы застилают глаза, но я смотрю на неё, не отрываясь, просто смотрю, боясь моргнуть, пошевелиться, чтобы не упустить ни одного мгновения.
Обычно я ничего не вижу, но в какой-то момент начинаю ощущать, как легкий, но холодный ветерок, начинает гладить мои волосы на голове. Словно дыхание кого-то незримого…
Как только появляется этот ветерок, мое тело становится способным поворачивать голову. И я оборачиваюсь! Никого нет. После этого я очень тяжело просыпаюсь с дикой головной болью, которая меня потом донимает еще несколько часов.
Осень закончилась достаточно быстро. Скоротать ее помогала моя «всесторонняя» занятость. То концерт, на котором я и играл на баяне или танцевал эстрадные танцы, то районные соревнования по волейболу или баскетболу, то школьный капустник, на которых мы оттягивались