если ты таскаешь на подошвах своих сапог одного и того же зануду.
— Похоже на Сократа. Это в его духе.
Я вот путешествую уже несколько тысяч лет и все эти годы лишь убеждаюсь в благости запретов для всех разумных созданий.
В музыке и в живописи эти запреты называют канонами. В жизни государства — законами.
В военном деле — уставами и так далее.
Запреты невозможно отменить, разве что только поменять на какой-то другой, новый запрет.
Я ведь, кажется, уже говорил вам, что являюсь дипломированным магистром естествознания?
— Кажется, да.
— Тогда поверьте мне на слово. В случае массовой замены одних табу на другие из окрестных болот всегда выползает вонюче-ядовитый туман.
И, хотя потом отдельным героям-подвижникам удается на время загнать его обратно под землю, он не исчезает навсегда — сидит в нижних слоях земной мантии и ждет следующей отмены табу на поверхности земной коры. Вижу это все от столетия к столетию. От континента к континенту.
Поверьте, профессия тысячелетнего туриста самая неблагодарная на свете.
От угрюмого однообразия голова постоянно кружится — что восьмой век, что восемнадцатый, что персы с греками, что инки с ацтеками…
— А кто, на ваш взгляд, может одним махом отменить множество запретов? Государь император?
— Нет, конечно. Это всегда делает толпа. Под толпой я понимаю любое собрание, нерегулируемое культурной традицией или воинской дисциплиной.
Если взять каждого отдельного участника любого протестного марша, то, вероятнее всего, он окажется разумным и добропорядочным обывателем.
А вот тут и появляется явный математический парадокс: у каждого надувающего щеки активиста на митинге «За все хорошее, против всего плохого» в голове наверняка имеется минимальный интеллектуальный набор из двух-трех мыслей весом в четверть аптекарской унции.
Следуя простой логике, можно предположить, что если собрать в одном месте пару сотен счастливых обладателей этого набора, то общее количество мыслей должно увеличиться, соответственно, в пару сотен раз, а их общий вес должен возрасти до десятков фунтов.
Но… исторический и научный опыт говорят о совершенно другом процессе. Коллективная мысль любой толпы всегда и неумолимо съеживается до одного аптекарского грана — причем одного на всех собравшихся. Вероятно, дальнейшее уменьшение практически невозможно.
Один аптекарский гран — это постоянная величина количества разума на любом массовом собрании, вне зависимости от его целей и уровня развития отдельных участников.
Она неизменна так же, как в физике величина ускорения свободного падения, в математике — константа Пи, а в биологии — число ног у сороконожки.
Когда-то в университете я проводил студенческое исследование над лабораторными баранами.
Каждый из них в отдельности прекрасно знал таблицу умножения и правило деления дробей. Собранные же вместе на центральной