значительного в жизни Ирины Михайловны уже и не было.
Стоило Алесе подумать о дробных составляющих этой жизни, как сразу же приходило в голову сравнение с жизнью собственной. Все, что она выполняла по работе – принимала больных в отделение, раздавала лекарства, делала назначенные процедуры, – было, наверное, важнее, чем чтение новостей и английских романов или раскладывание пасьянсов, то есть те занятия, которым посвящала свои дни Ирина Михайловна. Конечно, важнее, потому что Алесины действия были необходимы большему числу людей. Но по размеренности и однообразию жизни между ней и Ириной Михайловной обнаруживалось слишком много сходства. Радовать это не могло, поэтому Алеся выбрасывала ненужные мысли из головы, говоря себе: «Жить ей не скучно, и с ней не скучно. Этого достаточно».
С Ириной Михайловной действительно было не скучно. Она не рассказывала житейских историй, но и хорошо – их Алеся как раз не любила, считая неотличимыми от обычных сплетен, только в прошедшем времени, – а говорила лишь о существенных вещах. Как всякий, кто работает с постоянно сменяющими друг друга людьми, Алеся видела немало людей умных. Но те, кого интересовало бы в жизни только существенное, встречались редко. Ирина Михайловна была как раз из таких, и это это привлекало к ней даже больше, чем ее легкий характер.
– Алеся, – спросила она однажды, – легко ли вам было привыкнуть к Москве?
Алеся не считала, что привыкла к Москве, так и ответила Ирине Михайловне.
– А почему? – заинтересовалась та.
Именно интерес был в ее глазах, а не пустое любопытство.
– Жизнь здесь жесткая, – объяснила Алеся. – Гораздо жестче, чем у нас. Да вы и сами знаете.
– Я не то чтобы знаю, но понимаю. А вот как вы это поняли?
Алеся поняла это сразу по приезде в Москву. Она возвращалась вечером с работы, в метро стало плохо какому-то мужчине – сердце прихватило. В час пик вагон был полон, Алеся не сразу протолкалась к нему. И все время, пока проталкивалась, краем глаза видела, что большинство людей смотрят в свои телефоны или просто перед собой, не обращая внимания ни на что, происходящее не с ними.
– У нас бы так не было, – сказала она Ирине Михайловне. – Не то что все такие уж добрые, кто-то и помогать бы не стал, но хоть из любопытства посмотрел бы, в чем дело. А у вас здесь и любопытства в людях меньше в тысячу раз. Я потом одной нашей медсестре про тот случай рассказала, и она мне объяснила: мы в Москве постоянно окружены такой толпой людей, что у нас просто не хватит сил на себя, если будем на посторонних расходоваться.
– Отвратительно, – поморщилась Ирина Михайловна. – Человек выдает свою нравственную ущербность за качество общей жизни. Отвратительно! Надеюсь, вы не поверили этой вашей коллеге?
– Не знаю… – проговорила Алеся. – Отзывчивые люди везде есть, конечно. Но общая жизнь… Она здесь совсем другая. В Москве даже время как-то по-другому идет, – вспомнила она. – Правда-правда! Я, когда только приехала, то и дело на часы поглядывала.