украшением на плече. С этой экстравагантной птичкой… Таких не может быть тысяча.
– Последний подарок, который я получила от Нельсона.
– Это моя сестра, это Элла заметила ее первой. Она узнала птичку, потому что…
Он достал из портфеля коробочку, обитую потускневшим и потертым фетром. Когда щелкнул замочек, Артемисия вся напряглась в кресле, пальцы ее вцепились в подлокотники.
Она не двинулась с места, ни к чему не притронулась. Только неотрывно смотрела в коробочку, где вперемешку лежали сломанные тельца, разорванные перья, треснувшие клювики. Казалось, это были вороны, расстрелянные из охотничьего ружья.
Вот что осталось от украшения, которое она в ярости сломала, от птичек, растоптанных в «Бродвей Лимитед» ее маленькими крепкими каблучками на глазах у потрясенного Нельсона. Потому что в тот день он так и не смог произнести слова, на которые она надеялась два года.
– Где… где они были? – спросила она сдавленным голосом.
– У него. До самой смерти он хранил их, хоть и сломанных. Он заказал ювелиру копию, которую послал вам. Ту, которая у вас сейчас. Но эти птички первые – те, что он подарил вам во время поездки в Плейнсфилд, и…
– Так вы знаете всё… – тихо простонала она.
Он не ответил. Всё? Дедуля писал каждый день, иногда каждый час, изливая свою страсть, свою безумную любовь к ней. Но нет, о нет, Джей Джей знал не всё.
– Мадам, простите за вопрос, который я задам вам сейчас, – осторожно начал он, – но… я должен его задать. Непременно.
Он наклонился, сосредоточившись на безупречных стрелках своих брюк.
– Должен признаться, ничто не позволяет мне этого, только наитие… Наивное, но вполне естественное наитие Эллы. Ведь ничто в этих дневниках не указывает ни прямо, ни даже косвенно, что…
Его вальс-колебание вернул улыбку на одеревеневшие губы Артемисии.
– Моя сестра, видите ли, женщина с большим сердцем, – сказал он, наконец посмотрев на нее. – Только благородная душа могла прочесть нечто между строк этих дневников и задаться, в сущности, вполне законным вопросом.
– В конечном счете да. Вы на него похожи. Вы юлите. Ну же, выкладывайте, – проговорила Артемисия шепотом, чтобы смягчить колкость.
Он привстал и сжал руки старой дамы в своих.
– Мадам, – взмолился он. – Ребенок… родился ли ребенок от вашей любви?
Его взгляд устремился на коробочку, на поломанных птичек внутри.
– Я спрашиваю вас, потому что, значит, он сын Нельсона Джулиуса Маколея и, стало быть, имеет…
– Права? – перебила она сухо.
– Он из нашей семьи. Если он существует, это мой дядя, и я хотел бы познакомиться с ним, встретиться, я хочу попросить у него прощения от имени всей родни. Мне бы хотелось… полюбить его.
Артемисия смотрела на него, на ее лице ничего нельзя было прочесть. Она сделала ему знак сесть, не переставая гладить кошку, свернувшуюся клубочком у нее на животе.
– Нет, – ответила она ровным тоном, но довольно резко. – Никакого ребенка не было.
Что-то смутное,