стало катастрофообразное соединение двух зон, сложное и проблемное взаимоотношение между которыми осуществлялось уже не одну сотню лет. В обоих случаях был нанесен смертельный удар по южным империям, а «варвары» смогли создать свои империи: в Европе – Каролинги, Священная Римская империя, в Восточной Азии – Ляо, Цзинь, Юань, а потом и маньчжурская династия Цин.
В Восточной Азии мы имеем дело с уникальным опытом взаимодействия двух хозяйственных зон. Кочевая зона – почти чисто аграрная. Здесь город присутствует минимально и потому слаб. Потому и существует эффект отсталости, когда кочевники «опаздывают» на тысячу лет. Даже после империи Юань и фактически до сих пор города здесь представляют собой архипелаг.
«Цивилизация» же понятие по происхождению оседлое и городское. Именно здесь город играет важнейшую роль, даже в «темные века» средневековья существует система замков. Замок – уже не деревня, хотя и не классический еще город. Это переходная для аграрной экономики форма, причем для экономики аграрно-земледельческой. Пастбищам дороги мешают, они рвут пространство. Полям большие города тоже не нужны и все же земледелие нуждается в торговле больше, чем скотоводство. Пастбище предельно автономно, а деревня ведомая. Она производит продукты не только для себя, но и на рынок, а сама нуждается в городских товарах и инструментах. По этой причине «городской архипелаг» в оседлой зоне более плотен и обширен. И «цивилизация» здесь возникает раньше, и необходимость в механизме, распределяющем продукты («феодальная лестница») все время растет. Именно из этого регулирующего и распределительного механизма и вырастает государство, которое быстро приобретает и массу иных функций.
Характер развития кочевниковедения на данном этапе и специфика вновь поднимаемых необходимых и перспективных в научном отношении тем позволяют говорить о необходимости признания нового подхода к истории кочевников, основные контуры которого уже складываются.
На данном этапе развития истории как науки наблюдается своеобразный методологический вакуум, фактическое отсутствие адекватных и перспективных макроисторических и макросоциологических концепций, которые могли бы оценить такой специфический исторический материал. Естественно, что в условиях, когда нельзя к материалу идти «сверху», остается только один путь – исходить из самого материала.
Поэтому сразу необходимо подчеркнуть, что он является предельно дисперсным, раздробленным, обусловленным рядом разнохарактерных требований к нему. Это не теоретическая, а практическая методология, хотя они и неизбежно переплетены. Иначе говоря, идеи, лежащие в основе практических исследований, должны выдвигаться на основе практического изучения, а не быть взятыми из какой-либо идеологии или философии, хотя и с привлечением все же той общенаучной терминологии, которая была выработана в Европе.
Этот подход должен быть научным, а не идеологическим. Вроде, избитая мысль,