горечь начала подкатываться к горлу, он медленно проглотил слюну. На голубые, добрые, почти детские ещё глаза навернулись слёзы.
Обычно всё происходило так, что при раздаче гостинцев сопровождающий колонну эскорт не только, не вмешивался ни во что, но даже на многие вещи смотрел сквозь пальцы. Очевидно, в этих условиях люди перемешивались между собой, приостанавливались, время от времени и разговаривали, случалось даже, что утрачивался на мгновение всякий порядок. Тем более что в Омске жандармы старались держать себя сдержанно. Всё-таки здесь размещалась резиденция генерал-губернатора Западной Сибири и большой гарнизон. Несомненно, в этой толпе встречающих находились также жёны и семьи местных сановников, следовательно, каждая неосторожность могла наделать хлопот. Поэтому быстро умолкло щёлканье нагаек, утихли чрезмерные крики, и наконец совершенно не было слышно приказаний. Жандармы как будто провалились сквозь землю. Здесь, перед входом в крепость, где собралась самая большая толпа, впрочем, их всё перестало интересовать. Они сделали, что им было приказано, и сейчас закончили службу. Следовательно, и тот, и этот, заметив знакомого, вступал в беседы и даже радовался, что колонна остановилась, сопровождающие не боялись, что кто-то убежит. За количественный состав отвечал прежде всего староста, выбранный ссыльными, а кроме того, Сибирь была ведь одной большой тюрьмой. Беглеца всегда схватят, и только это выйдет ему во вред.
Ворота были постоянно заперты. Черский без спешки пробрался до середины колонны и занял прежнее место рядом с Токажевским. Едва он только приостановился, как собравшаяся вокруг толпа заколыхалась, потому что кто-то там пробивался сквозь неё с большой энергией. И неожиданно вывалился из неё полнотелый, но ещё крепкий и полный воодушевления, старик. Он остановился на мгновение, осмотрелся лихорадочно и сразу всплеснул руками.
– Шимон Себастианович! – выкрикнул он, бросаясь Токажевскому на шею. – Ты ли это? Действительно ты, бедняга?
Люди начали снова тесниться, потому что это был Попов, известный всем местный купец. Каждый хотел увидеть, кого же он отыскал среди этих «самых больших политических преступников» и что его с ним связывает. Токажевский давно упоминал, что встретит в этом городе преданных друзей, и оказалось, что не только не преувеличил, но сказал даже очень мало: ведь приветствовал его здесь не поляк, но коренной сибиряк и до того публично, на глазах всех, перед лицом жандармов и офицеров. Он обнимал Токажевского, целовал, печалился о его доле, как если бы встретил среди ссыльных кого-то из своих самых близких.
И Токажевский расчувствовался. Попов принадлежал именно к тем людям, которые в самые тяжёлые минуты его жизни протянули ему руку помощи.
– Как удивлялись мои ребята, что я так обрадовался при виде Омска, – произнёс он, вытирая мало-помалу глаза. – Теперь, наверное, понимают меня. Таких приятелей редко встретишь…
– У тебя здесь их много! – крикнул старик. – Сразу побегу сообщить им. Ну что же ты, –