одетыми людьми, – Хорошо смотрится, да?
– Невероятно! – прошептала Катерина, вглядываясь в сцены красивой Вериной жизни, – И с Зоей такие есть?
– Нет, тетя Катя. Она не пользуется сетями и не очень любит фотографироваться, как и я. Зато детских наших фоток у той же Веры выставлено хоть отбавляй! Хочешь взглянуть?
– Позже, милая, – Катерина отвернулась к плите и вылила тесто из ковшика на шипящее масло.
В оконное стекло бились поднятые ветром острые сухие снежинки. Короткое вчерашнее затишье сменялось поднимающейся вьюгой. Лиза еще немного полистала Верины фотографии. От ее любимой подруги просто невозможно было отвести глаз. Лизе всегда очень хотелось, чтобы Верой и ее прекрасной жизнью в далекой южной стране восхищалось как можно больше людей. Даже мимолетный взгляд на черноволосую красавицу неизменно заряжал Лизу бодростью и оптимизмом. Однако сегодня этот прием не особенно срабатывал. Этим утром мысли Лизы постоянно перебегали к разговору с Кривенко и его коробке, в которой, вероятно, хранилась тайна ее жизни.
Слишком уж насыщенным выдался у нее вчера день, сначала свидание со старым следователем, его комната, гнетущая атмосфера бедности и хаоса, потом Вера и Зоина история. Накануне в автобусе по пути в деревню она уже заглянула в розовую коробку, но потом решила, что вернется к ней позже, уже после встречи с подружками. Какая-то часть Лизы с самой встречи с Кривенко твердила ей, что она ни в коем случае не должна больше касаться этого предмета. Другая ее часть требовала правды и справедливости. Обе они обращались к Лизиному рассудку и совести. Одна из них призывала ее быть смелой, другая – благоразумной.
Внезапно Лиза услышала громкий голос тетки прямо над собой. Она вздрогнула и машинально кивнула, так и не поняв, о чем та ее спрашивает. Катерина укоризненно покачала головой и поставила перед племянницей тарелку с пышушими жаром нежно прожаренными блинчиками. А рядом растопленное сливочное масло, сметану и продирающий до костей соус из хрена.
– Тетя Катя, а у тебя тот старый компьютер еще работает?
– Так кто ж его знает? – ответила Катерина, – Этот хлам в холодной комнате. Поди, да посмотри! Стоит там сто лет уже, место занимает. Только поешь сначала и оденься теплее. Может, малиновое варенье открыть? Самое время для него в такою-то погоду.
После завтрака Катерина заботливо набросила на плечи Лизы длинную теплую кофту, и племянница вышла на нетопленную летнюю веранду, где уже много лет пылился один из первых компьютеров Лизиного отца. Катерина тем временем набрала номер младшей сестры, ждущей возвращения дочери в город.
– У тебя всегда лучше получалось наладить с ней диалог, – зазвучал в трубке высокий драматический голос матери Лизы. Катерина знала, что в следующую секунду в трубке послышатся судорожные вздохи и всхлипы, – особенно после того, что произошло. Я стала ей чужая. Еще тогда в больнице врачи заметили, как она изменилась, стала скрытной.
Катерина, как умела, старалась успокоить неуравновешенную