не ожидал, что этот вопрос настолько озадачит Жука. Его серые глазки вдруг испуганно забегали и, словно в ожидании чего – то ужасного, стали подкатываться под веки, лицо побелело, как полотно, правая щека задергалась в нервном тике.
– Ничего об этом не знаю, пьян был, – дрожащим голосом сказал он, потом закрыл глаза и некоторое время лежал молча, словно что – то вспоминая. – Нет, не помню, – наконец с трудом проговорил Жук и уже спокойнее добавил: – Вы мне покажите женщину, которую я в пьяном виде обидел, может, и вспомню.
– А почему именно женщину?
– Вы что, нарочно меня путаете?! – вскипел Жук. – Кто говорил про женскую шпильку? Начальник, конкретно, в чем моя вина?
В это время в палату вошел профессор Лещинский и сразу же замахал на Журавлевича руками:
– Нет – нет – нет, больше никаких вопросов. Больному нужен отдых, приходите завтра.
– А мы, кстати, уже поговорили, жаль только, что с опозданием на несколько дней.
– Это не имеет значения, сейчас больному нужен покой. Кстати, не припомню ни одного случая, чтобы после разговора с милицией состояние больных улучшалось, а мы должны как можно скорее поставить человека на ноги. А уж потом вы будете проводить свои допросы и психологические атаки.
Журавлевич хотел напомнить профессору об обязанности помогать следствию, но Лещинский замахал на него руками и заставил выйти из палаты.
3
Журавлевич долго не мог прийти в себя. Он сидел в кабинете без света, курил и ругал себя за допущенный промах. Кому и что он хотел доказать, настаивая на том, что в отношении Жука было совершено преступление? Вдруг показалось, что зря он попросился в уголовный розыск, нет у него нужной хватки. Он вытащил из стола чистый лист бумаги, достал ручку и только собрался включить свет, как услышал подозрительный шорох: кто – то снаружи ковырялся в замке. Журавлевич притих, насторожился, на цыпочках подошел к двери и рванул ее на себя…
На пороге стоял Ильин.
– Ты? – удивился капитан и, бесцеремонно отодвинув Журавлевича, ввалился в кабинет. – Свет нужно включать, а то посмотрит начальник с улицы на окно и подумает, что мы сачкуем, раньше времени уходим с работы.
– Не заметил, как стемнело, – недовольно буркнул Журавлевич и щелкнул выключателем. – Задумался…
– Думать, конечно, надо, – снимая пальто и чему – то улыбаясь, проворчал Ильин, – нечасто, но надо. Ты успел заметить, что за нас почти всегда старается думать начальство? Но зачем тогда голова, эта никому не нужная часть тела? Природе – матушке проблемы наши неведомы, вот и прилепила головы всем без разбору. Ей неизвестно, что люди сами, не спросясь, исправили эту оплошность, рассчитали головы на первую, вторую, третью и так далее. Вот и вышло, что «умных» всего сотня или тысяча…
– А как же остальные? – прикуривая очередную сигарету, поинтересовался Журавлевич и только теперь заметил, что капитан навеселе.
– Остальные – это толпа! Мы с тобой не относимся к тысяче избранных, значит,