сейчас, – отозвалась Алёна. – А тебя здесь бросить? Меня потом тётя Тоня саму куда-нибудь бросит.
– А ты её откуда знаешь? – мне стало любопытно, глаза я снова открыл.
– Так мы соседи, – она рассмеялась, звонко и чисто, как колокольчиком тряхнула.
– Ты Тамары Ивановны что ли? – припомнил я имя ближайшей соседки.
– Ага, – кивнула Алёна. – А ты чего тут лежишь?
Я промолчал. Слова о том, что решил здесь умереть, не шли наружу. Какой разговор о смерти при этой девчонке, настолько полной жизни и света? В ней всё движется. Сверкают синие озёра глаз, трепещут бабочками пушистые ресницы, сходятся и расходятся в гримасках брови, улыбаются губы. Я вдруг осознал, что рассматриваю её совершенно бесцеремонно, и покраснел.
– Ногу подвернул, – этот вариант событий выдать оказалось легче. – Вот, лежу, думаю, что делать.
– Как это что? – возмутилась Алёна. – Домой идти. Давай я тебе помогу.
– Да я всё равно наверх не заберусь, – запротестовал было я, но она отмахнулась.
– Я тебе другой путь покажу. Там не так круто, заберёшься.
В общем, вытащила она меня. Усадила на травку, осмотрела ногу, как я ни сопротивлялся, и со знанием дела заявила, что ничего страшного.
– До свадьбы заживет, – хихикнула она. А я снова покраснел.
А потом мы долго лежали в траве и смотрели в небо. Теперь уже вдвоём. И как-то так получилось, что я всё рассказывал и рассказывал, а Алёна всё слушала и слушала. Жевала травинку, следила за облаками и слушала, не перебивая. А мне казалось, будто меня прорвало. И с каждым произнесенным словом холодное и липкое из груди утекало каплями в траву, в землю передо мной, в ладонь Алёны, которая как-то незаметно оказалась в моей. А когда говорить стало нечего, оказалось, что теперь хорошо и молчать. А потом я спросил:
– А можно я буду называть тебя не Алёной, а Алёнушкой? Ты на сказочную девочку похожа.
Она не ответила. Снова опрокинулась на спину, сорвала какой-то цветок, воткнула его себе в волосы и рассмеялась.
– Называй, – разрешила она. – Придёшь сюда завтра утром? Гулять будем, до речки дойдем, искупаемся.
– А почему сюда? – не понял я. – Давай я к Тамаре Ивановне…
Она перебила:
– Нет, к бабке Тамаре не ходи. Не надо ей лишнего знать.
– Родителям нажалуется? – уточнил я. Алёнушка снова звонко рассмеялась, повернулась ко мне и закивала.
– Ага, точно. Так придёшь?
И я пришёл. И на следующий день, и потом, и потом. Пока ещё ныла нога, мы с Алёнушкой забивались в какое-нибудь укромное местечко и просиживали там дни напролет. То заброшенный сад найдём, то березки у ручья тенью поделятся, то на пустом сеновале на краю деревни спрячемся. Алёнушка прекрасно лазила что по деревьям, что по трухлявым лестницам. Прыгала как кошка по деревянным балкам и смеялась, когда я спрашивал, не мешает ли ей платье.
– Не люблю я штаны, – отмахивалась она, садясь близко-близко