располагалась одесская ЧК, а затем – НКВД, да-да, в том самом квартале, по Сабанскому до Канатной. И кто там в ваших кабинетиках заседал, это большой вопрос.
Дина отмахнулась: ну какая разница, кто заседал здесь полвека назад, когда теперь там будет заседать она, Дина Стоянова, собственной персоной.
Окна кабинета Шиманского смотрели на парк, окна кабинета, который выделили Дине после того, как она стала главным архитектором проектов, – на переулок. Дине нравилось разглядывать из окна дом напротив: одно из любимых зданий современной застройки в городе. Вроде бы строгих и простых форм, но со стрельчатыми окнами и изящными башенками, дом устремлялся ввысь, к небу, словно стоял на цыпочках. Она любовалась этим домом задолго до того, как впервые попала в офис бюро. Еще студенткой она, бывало, бродила по Маразлиевской часами. Она считала, – и сейчас осталась при своем мнении, – что это самая красивая улица в городе. Она знала наизусть историю каждого дома по четной стороне, здоровалась с кариатидами как с родными, заходила во двор щелкнуть по носу мальчишку с рыбой и часами просиживала у ног главного украинского поэта9, глядя на новый модный дом с башенками. Она и не предполагала тогда, что получит работу мечты в офисе с видом на любимое здание.
Дина сидела на подоконнике, свесив ноги на улицу.
Строго говоря, этого не стоило делать: ожидался визит инвесторов по объекту «Ланжерон», и, возможно, статусу бюро могли повредить торчащие из окна третьего этажа ноги главного архитектора проектов. Но Шиманский с утра заперся у себя в кабинете, новая секретарша тихо сидела в холле, и Дина позволила себе расслабиться.
Март принес потепление, да такое, что окна всех домов распахнулись, а деревья, казалось, звенели от напряжения, готовясь выпустить и сразу раскрыть первые почки. Пахло талой водой. Дина любила запах воды, который сменял стылое напряжение зимы. Разом таяли льды и снега – в том году в Одессе выпало снега больше обычного, – и по улицам текли ручейки, а местами и целые потоки. Солнце уже начинало прогревать стены домов, гладить ветви деревьев, прохожие скинули шапки и распахнули куртки, еще немного – и побегут по улицам голоногие девчонки в гольфах.
Дина курила, стряхивая пепел вниз и чутко напрягая спину: не идет ли босс или не стукнет ли в дверь секретарша. Курить в кабинете было нельзя: для того было специальное маленькое помещение в другом конце офиса. Но Дина не выносила табачный дым, который клубится в замкнутом пространстве. Она могла курить исключительно на свежем воздухе. А если воздух мартовский, влажный, то вдыхание крепкого дыма превращалось в настоящее наслаждение.
Дина гладила взглядом бежевые стены дома-на-цыпочках и думала о Валере Шиманском. От родителей иногда прилетали невнятные (а порой и вполне внятные) намеки на то, что неплохо бы задуматься о мужике, – Дина стряхнула пепел и передернула плечами, – то есть они, конечно, не говорили так грубо, о мужике.